Жанна Лаваль - Месть венецианки
— Прости, прости меня. Шайтан повелевал мною, я не помнил себя в тот момент. Я достоин самой жестокой кары! — Он говорил взахлеб, путаясь в словах. — Уже семь дней и семь ночей ты лежишь здесь. Твоя жизнь висела на волоске. Ибн Фатих спас тебя своими волшебными снадобьями. Я молился каждый день, и Аллах не оставил своего грешного слугу.
— Семь дней?.. Они прошли, как один миг. Господи! Зачем ты не принял меня к себе?
— Не говори так, Клаудиа. Ты должна жить. Ты будешь жить!
Она ничего не ответила и отвела глаза в сторону.
— Я много думал все эти дни, — произнес Баязид после долгой паузы. — Я знаю, ты не любишь и никогда не полюбишь меня. Моя же любовь тебе в тягость. Ты брезгуешь ею! Наверное, я должен отпустить тебя. Другого выхода нет. Но я не могу это сделать, это выше моих сил!
— Я в твоей власти, султан. Поступай, как велит тебе твое великое призвание, — тихо ответила она.
— Но я не могу! Впервые в своей жизни я не могу властвовать над собой. И разум мой подсказывает выход. Я отпущу тебя. Ты должна быть далеко, тогда мое сердце успокоится. Только тогда.
Клаудиа молчала. Ей нечего было сказать. Она была готова к любой участи.
Молчание длилось очень долго. Наконец, Баязид глубоко вздохнул.
— Кстати, я сдержал свое слово.
— О чем ты, повелитель?
— Эй! — крикнул султан, и на пороге тотчас возник распорядитель покоев. Баязид кивнул ему, и тот вновь исчез.
— Тебе понравится этот подарок. — Баязид улыбнулся и сел на невысокий резной стул, стоявший рядом с ложем Клаудии.
Дверь распахнулась, и в ее проеме появился испуганный старик. Боже, это был тот самый несчастный старец, за которого она просила! Теперь она окончательно пришла в себя и более не чувствовала боли.
Старик огляделся, и это поразило Клаудию. Он видел, он прозрел! Его глаза смотрели осмысленно.
— О султан, ты так великодушен! — Она наклонилась к нему и поцеловала в щеку.
— Я сделал это для тебя. Ибрагим ибн Фатих нашел противоядие, и зрение вернулось к несчастному.
Старик тут же бросился в ноги султану.
— О милосердный повелитель, как я могу отблагодарить тебя? Ты сотворил чудо!
— Прочь от моих ног, неверный! — Султан надменно оттолкнул его от себя. — Это не моя заслуга. Благодари ее, твою спасительницу. Она жертвовала собой, чтобы ты прозрел. Это — великая душа, будь же достоин ее жертвы.
Старик повернулся к Клаудии и вдруг замер, раскрыв от удивления рот.
— Господи, что же это? — выдохнул он и замолчал.
— Что такое? Говори же, старик! Совсем обезумел от радости? — Баязид расхохотался.
— Анна-Мария… Ты же давно мертва. О Пресвятая Богородица, я вижу ее! Господь послал ее ко мне…
Клаудиа растерялась. Старик не отрывал от нее глаз. Султан тревожно смотрел то на нее, то на него.
— Объясни же, старик, или я прикажу высечь тебя! — в нетерпении закричал Баязид.
— О великий султан! Произошло чудо! Это жена моя — Анна-Мария Лоредано. Она умерла двадцать с лишним лет назад. Я сам хоронил ее. Теперь я вижу ее перед собой. Она ничуть не изменилась…
— Что ты говоришь, безумный! Двадцать лет назад она была совсем ребенком.
— Нет-нет, она была моей женой… ее послал Господь, и она вернула мне свет Божий. — Старик перекрестился.
Баязид в недоумении смотрел на Клаудию.
— Господи, Анна-Мария Лоредано, из Венеции? Дочь дона Паскуале? — осторожно спросила она.
— Да, она — моя жена. Она умерла при родах.
— При родах дочери?
— Да…
На глаза у Клаудии навернулись слезы. Она собралась с силами и поднялась на ноги.
— Отец! — Клаудиа бросилась ему на шею. — Господи, отец! — Она разрыдалась и крепко обняла его.
Лицо старика тут же просветлело.
— Ты… Ты — моя дочь?! — произнес он дрогнувшим голосом. — Вот ты какая… Как две капли воды…
Пораженный Баязид был ошеломлен этим открытием. Никогда еще он не видел рядом с собой такие счастливые лица. Султан схватился за голову. Теперь Клаудиа была еще дальше от него. Конечно, он мог разлучить их снова, но стало бы ему от этого легче? Он почувствовал комок в горле.
Клаудиа и ее отец не отрывались друг от друга. Баязид медленно встал и вышел. В дверях он оглянулся, Клаудиа показалась ему божественно прекрасной. Он хотел сказать, но… лишь глубоко вздохнул и вышел.
Прошло несколько минут. Отец расспрашивал Клаудию, она — его. Они держались за руки, говорили сбивчиво, взволнованно и никак не могли наговориться.
Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вошел богато одетый вельможа. Клаудиа и отец упали на колени и склонились пред ним. Это был великий визирь.
— Великий султан милостив и великодушен. Он принял решение. Сегодня вечером вы отправитесь на корабль, идущий на Крит. Остров принадлежит венецианцам. Султан дарует вам свободу, его доброта безгранична! Слава Аллаху! — торжественно произнес он.
— Завтра вас уже не должно быть в Стамбуле. Поторопитесь, это в ваших интересах…
28
Синьоре N., замок Аскольци
ди Кастелло
«Итак, синьора, сегодня я завершаю свой рассказ о злом времени моих скитаний и моем возвращении на родину, принесшем мне еще больше горестей и хлопот, нежели пришлось пережить за морем. Развязка произошла в самом центре Италии, в Ватикане, в замке святого Ангела.
Одновременно со мной в Рим приехал человек, которого я хорошо знал, — кардинал Паскино из Пьемонта. Когда-то он крестил меня и был дружен с моим отцом. Вместе с Клаудией мы приезжали к нему вскоре после свадьбы. Я не мог не пойти к нему, ибо надеялся на поддержку человека, в чьем благочестии не сомневался.
И я не ошибся. Кардинал встретил меня крепкими объятиями, от которых на душе моей стало сразу теплее. И первое слово, которое он произнес, было слово «рассказывай…»
— Ну, рассказывай, сын мой, почему ты забыл меня. Уже два года я не видел тебя. Небось какие-нибудь молодые забавы? — Он дружески похлопал Себастьяно по плечу, потом по-отечески обнял и проводил в небольшую галерею, ведущую к маленькому фонтанчику, рядом с которым стояли два дубовых стула и столик с питьем, фруктами и какими-то книгами.
— Простите меня, падре, но я действительно не мог навестить вас. Последние годы я был далеко от родины — в Африке и на востоке, в Константинополе.
— Что ж, недурное путешествие. У тебя была какая-то служба? — Паскино налил себе немного прохладного напитка и сделал несколько глотков. — Невероятная жара. Давно такой уж не припомню.
— Нет, за морем я оказался не по своей воле.
— Не по своей воле? — нахмурился кардинал. — И что ж тому виной?
