Джорджетт Хейер - Тени былого
– И что теперь, Джастин? – осведомилась миледи, садясь напротив него у бюро. – Мы должны наделать шума?
– Непременно, Фанни. И как можно больше. Я жду твоих советов.
– Бал, – объявила она деловито. – Для начала достаточно. – Она задумчиво прикусила палец. – Сначала я должна одеть девочку и одеться сама. Право, у меня не найдется ни одного сносного платья! Белая парча для Леони, я думаю, или два-три оттенка зеленого. С такими огненными кудрями.
– Моя дорогая, я хочу, чтобы они были poudres[128].
– Как тебе угодно, Джастин. Да, это будет очень мило. Ну, посмотрим. Полагаю, у тебя есть свои причины желать этого. Я разошлю приглашения… да, на день через две недели. Срок, разумеется, маловат, но я не отчаиваюсь, думаю, что приглашения будут приняты. Твое имя и мое, дорогой мой! – У нее заблестели глаза. – Клянусь, я соберу здесь весь Париж. А что потом?
– Потом, милая Фанни, Версаль.
Леди Фанни кивнула.
– Превосходно. О, она произведет эффект,
Джастин.
– Я этого и хочу, – ответил он. – Рассылай
приглашения, моя дорогая.
– Расходы? – Она наклонила голову набок.
– О них можешь не беспокоиться. Полагаю, мы пригласим юного Конде и де Пентиевра. А также
герцога де Ришелье.
– Ими займись сам. Ну, разумеется, мадам Дюдеффан и герцогиня де ла Рок. – Леди Фанни полузакрыла глаза. – Милый Джастин, не найдется никого из тех, кто что-то значит, кто не приедет на твой бал, даю слово! Но какая работа мне предстоит! Приедут все, из любопытства, ты можешь быть уверен! – Зашелестев юбками, она направилась к двери. – Наряды для девочки?
– Я никогда не оспаривал твой вкус, Фанни.
– Как забавно это будет! Будто у меня есть дочка, от чего, благодарение небу, я избавлена! Одеть ее пышно?
– Как подобает моей воспитаннице, Фанни, но а la jeune fille[129].
– Не сомневайся! У тебя не будет поводов жаловаться. Право, в последний раз я волновалась так только в юности, когда, Джастин, ты взял меня в Версаль. Необходимо приготовить для приемов весь дом. Клянусь, некоторые комнаты просто погребены в пыли. Потребуется целая армия, чтобы навести порядок. Бал – лишь самое начало, уверяю тебя. Мы будем давать soirees[130], и карточные вечера, и, может быть, устроим раут, и… о, мы произведем эффект! – И она удалилась, полная практических планов.
Его светлость сел писать письмо Хью Давенанту.
С этой минуты в особняке Эйвона воцарилась хлопотливая суета. Сменяли друг друга модистки и портнихи, учителя танцев и куаферы; все запертые двери были распахнуты, и слуги подметали, мыли, чистили комнаты, куда давно никто не входил. Его светлость почти не бывал дома. Он ежедневно показывался в свете, оповещая о своем возвращении, Руперту было поручено давать побольше пищи любопытству, и милорд, едва совсем оправился, начал усердно посещать игорные дома и другие излюбленные приюты своих приятелей, где в свойственной ему манере рассказывал о последней прихоти своего брата. Красота Леони ничего не потеряла в его описаниях, он намекал на мрачную тайну, заверял всех и каждого, что Эйвон заручился присутствием на своем балу принца Конде, а также герцога Ришелье. По Парижу ходило все больше слухов, и Фанни восседала у себя в будуаре среди разбросанных повсюду благодарностей за приглашение с обещанием непременно быть на балу.
– О, у нас все будет великолепно! – воскликнула она. – Разве я не говорила, что приедет весь Париж?
Но Леони ускользнула, спасшись заодно от учителей танцев и портних, и пробралась в библиотеку, где обычно можно было найти герцога. Она остановилась в дверях, грустно глядя на него. Он поднял голову, положил перо и протянул к ней руку.
– Ну, ma fille?
Она подбежала и упала на колени рядом с его
креслом.
– Монсеньор, я боюсь!
Он бережно погладил пылающие кудри.
– Чего ты боишься, дитя мое?
Она широко развела руки.
– Этого… всего этого. Приедет столько людей, и все сейчас так заняты. И у меня совсем нет времени, чтобы поговорить с вами, монсеньор.
– Тебе это не нравится, дитя?
Она наморщила нос.
– Ah, quant а за[131]… Это меня волнует, монсеньор, и… да, это мне очень нравится. Но все так, как тогда в Версале, помните? Я вас потеряла. Все такое большое, сверкающее…
– Дитя… – Он посмотрел вниз, прямо ей в глаза. – Я ведь всегда здесь. – Он чуть улыбнулся. – Я думаю, малютка, это мне грозит опасность потерять тебя, когда ты вступишь в свет. Тогда ты больше не захочешь сидеть тут со мной.
Она отчаянно замотала головой.
– Нет, всегда, всегда! Voyons, Monseigneur, я кружусь во всем этом веселье, которое вдруг открылось мне, и некоторое время оно мне нравится. Но я всегда прибегаю к вам. Тогда я чувствую себя в безопасности и перестаю бояться. Вы понимаете?
– Вполне, – ответил его светлость. – И ты можешь на меня положиться, малютка.
– Да, монсеньор. – Она вложила руку в его пальцы и чуточку вздохнула. – Почему вы столько для меня делаете?
– На то есть много причин, малютка. Пусть они тебя не занимают.
– Да, монсеньор, – послушно повторила она. – Оно теперь так далеко – время с Жаном и Шарлоттой.
– Я хочу, чтобы ты забыла о нйх ma mie[132]. Это был дурной сон, и только.
– Bien, Monseigneur. – Она прижалась головой к его локтю и еще долго сидела так.
В тот же вечер приехал Давенант, и открывший ему лакей доложил, что его светлость обедает. Хью отдал ему плащ и шляпу, сделал знак остаться в прихожей и один направился к столовой, откуда доносились голоса.
На столе в золоченых канделябрах пылали свечи. В их мягком свете мерцало серебро, вспыхивали грани хрусталя. В нижнем конце стола сидела леди Фанни, Марлинг справа от нее горячо спорил с Рупертом напротив. Справа от Марлинга Леони в платье из тусклого желтого шелка и старинных кружев что-то говорила герцогу во главе стола, но обернулась на звук открывающейся двери и захлопала в ладоши.
– Tiens, это мосье Давенант. Он приехал! Посмотрите, монсеньор!
Герцог встал и положил салфетку.
– Мой милый Хью! Вы как раз вовремя. Жак, прибор для мосье!
Давенант пожал ему руку, кивая Руперту и Марлингу.
– Я не мог отказаться от твоего приглашения. Или это был приказ? – Он низко поклонился леди Фанни. – Миледи!
Она радостно протянула ему руку.
– О, я ужасно вам рада, Хью! Клянусь, прошло стo лет с тех пор, как мы виделись в последний раз.
– Красива, как всегда, – сказал он, целуя ее руку, но смотрел он на Леони.
– Ах! – Леди Фанни надула губки. – Меня затмила, Хью, положительно затмила эта девочка! Так досадно! – Она улыбнулась Леони и кивнула.
