Джулия Куинн - Лондонские тайны
– Что ты там делаешь? – спросила она.
– Где?
Она мотнула головой.
– В кабинете. Ты очень много времени проводишь за столом.
Он помедлил, потом ответил:
– Да так… В основном, перевожу.
– Переводишь? – рот ее приоткрылся от удивления. – Правда?
Он сменил позу и, похоже, впервые за вечер напрягся.
– Я же упоминал, что говорю по–французски.
– Я не думала, что настолько хорошо.
Он скромно пожал плечами.
– Я много лет провел на континенте.
Переводы. Святые небеса, да он еще умнее, чем ей казалось. Она надеялась, что сможет ему соответствовать. Ей думалось, что сможет: ей нравилось считать себя гораздо умнее большинства окружавших ее людей. Поскольку она не притворялась, что ее интересует любая тема, о какой ни зайдет разговор. И еще потому, что она не пыталась заниматься тем, к чему у нее не было способностей.
Именно так и должен вести себя любой разумный человек.
На ее взгляд.
– А перевод сильно отличается? – спросила она.
Он склонил голову набок.
– От простого общения, – уточнила она. – Я знаю только английский, я и правда не понимаю в чем разница.
– Отличается и довольно сильно, – подтвердил он. – Не знаю, как это объяснить. Первое – совершенно бессознательный процесс. А во втором есть что–то от математики.
– От математики?
Он выглядел чуть ли не сонным.
– Я же говорил, что не могу толком объяснить.
– Нет, – задумчиво сказала она, – думаю, в этом есть смысл. Это все равно что совмещать детали головоломки.
– Похоже.
– Я люблю головоломки, – она на секунду задумалась, потом закончила: – но ненавижу математику.
– Это ведь одно и то же, – возразил он.
– Вовсе нет.
– Значит, у тебя были никудышные учителя.
– Это само собой разумеется. Я, если помнишь, выжила пять гувернанток.
Он улыбнулся, медленной теплой улыбкой, от которой ей стало щекотно внутри. Скажи ей кто–нибудь еще утром, что разговор о математике и головоломках заставит ее трепетать от восторга, она хохотала бы до упаду. Но сейчас она смотрела на него и хотела только протянуть к нему руки, перелететь расстояние между домами и оказаться в его объятиях.
Это безумие.
И благословение.
– Мне стоит отпустить тебя, – произнес он.
– Куда? – вздохнула Оливия.
Гарри закашлялся.
– Туда, куда тебе надо идти.
Ей хотелось сказать – «к тебе». Вместо этого, она потянулась к окну, готовая его закрыть.
– Встретимся завтра в это же время?
Он поклонился, и у нее перехватило дыхание. В его движениях было нечто завораживающе изящное, будто он был средневековым рыцарем, а она – его принцессой в высокой башне.
– Почту за честь, – ответил он.
Этим вечером, ложась в постель, Оливия все еще улыбалась.
Да, любовь и правда достойна наилучших рекомендаций.
***
Через неделю Гарри сидел за столом, уставившись на чистый лист бумаги.
Не то чтобы он собирался что–то писать. Но ему всегда казалось, что он гораздо лучшее соображает за столом, видя перед собой девственно чистый лист. А потому, после долгого лежания в кровати, где он необычайно тщательно изучал потолок и безуспешно пытался изобрести наилучший способ сделать предложение Оливии, он переместился за стол, надеясь, что здесь на него снизойдет озарение.
А оно не снисходило.
– Гарри?
Он поднял глаза, благодарный за передышку. В дверях стоял Эдвард.
– Ты просил меня напомнить, когда настанет время собираться, – сказал Эдвард.
Гарри кивнул и поблагодарил. Прошла уже неделя с того странного и восхитительного дня в Ридланд–хаусе. Себастьян только что не переселился к нему, заявив что дом Гарри гораздо удобнее его собственного (да и кормят здесь значительно лучше). Эдвард стал гораздо больше времени проводить дома и пока ни разу не напился. А Гарри больше не надо было хоть сколько–нибудь серьезно думать о принце Алексее Ивановиче Гомаровском.
Ну, то есть, до этой самой минуты. Поскольку сегодня вечером ему придется посетить праздник в честь русской культуры. Однако, Гарри ждал этого события скорее с энтузиазмом. Ему нравилась русская культура. И кухня. Он не ел нормальной русской еды с тех далеких времен, когда его бабушка была жива и грозно гоняла поваров на кухне Валентайнов. Гарри считал, что икра вряд ли будет, но очень на это надеялся.
И конечно же, там будет Оливия.
Он попросит ее руки. Завтра. Он еще не определился с деталями, но ждать дольше просто не мог. Прошедшая неделя была одновременно благословением и пыткой, которые слились в одной солнечной голубоглазой блондинке.
Она, должно быть, догадалась о его намерениях. Он определенно ухаживал за ней всю неделю – как подобает, с прогулками в парке, с беседами с семьей. И как не подобает тоже – с крадеными полночными поцелуями и беседами через окно.
Он был влюблен. Он уже давно это понял. И единственное, что осталось сделать — это предложить ей руку и сердце. А Оливии – принять их… Он не думал, что она откажет. Она не говорила, что любит его, но ведь и не должна была, не так ли? Джентльмен должен первым открыть даме свои чувства, а он этого еще не сделал.
Он ждал подходящего момента. Им необходимо остаться наедине. Это должно случиться днем – ему хотелось ясно видеть выражение ее лица, чтобы навсегда запомнить его. Он расскажет ей о своей любви и попросит стать его женой. А потом зацелует до потери сознания. И возможно, потеряет сознание сам.
Кто бы мог подумать, что он такой романтик?
Гарри сам над собой усмехнулся, встал и подошел к окну. Занавески у Оливии были отдернуты, окно открыто. Движимый любопытством, он поднял раму собственного окна и высунул голову на улицу, в теплый вечерний воздух. Он немного подождал, надеясь, что она услышала шум открываемого окна, а потом свистнул.
Она появилась почти немедленно, веселая, с блестящими глазами.
– Добрый вечер, – крикнула она.
– Ты ждала меня? – спросил он.
– Ну, конечно же, нет. Но раз уж я сижу в своей комнате, я подумала, что стоит держать окно открытым. – Она оперлась о карниз и улыбнулась ему. – Уже почти пора собираться.
– Что ты наденешь? – О Господи, он говорит как ее сплетница–подружка. Но ему наплевать. Смотреть на нее было слишком приятно, чтобы беспокоиться об этом.
– Мама настаивает на красном бархатном платье, но мне хочется надеть такое, у которого ты сможешь распознать цвет.
Забавно, но ему было безумно приятно, что ради него она избегает красного и зеленого.
– Может, голубое? – предложила она.
– Голубое тебе очень идет.
– Сегодня ты на изумление покладист.
Он пожал плечами, все еще улыбаясь – по его собственному мнению исключительно глупой улыбкой.
