Кэт Мартин - Сладкая месть
Она ощутила, как руки Рейна коснулись ее спины, как он начал расстегивать пуговицы на платье. И вот он уже стянул одежду с ее плеч, обхватил руками ее груди.
— Скажи, что ты хочешь меня, — потребовал он, терзая ее соски, заставляя их болеть и набухать, заставляя ее желать его так сильно, что она вся дрожала. — Скажи же. Скажи, что именно это тебе и нужно.
Она глотнула и прижалась к нему, ее губы разомкнулись, готовые к новому дождю поцелуев, ее тело напряглось от желания, увлажнилось и с болью жаждало разрешения.
— Ну, скажи же это, Джо. Скажи, что у меня есть то, чего ты хочешь, и я позабочусь, чтобы ты это получила.
От него слегка пахло бренди и табаком, пылью, кожей и мужчиной.
— Господи, — простонала она, чувствуя прикосновение его рук к своей груди, потом — влажный жар его рта, когда он взял губами ее напряженный сосок. Он запрокинул её на своей руке, чтобы удобнее было сосать, в низу ее живота запульсировал невероятный жар, между ее ног горел влажный огонь.
— Скажи, Джо, — он снова вернулся к ее рту, поймал ее верхнюю губу и нежно потянул. — У меня есть то, что тебе нужно, и мы оба это знаем.
Рейн терзал ее грудь, обводя пальцем розовый круг, распространяя влагу, оставшуюся после прикосновения его губ, заставляя огонь пробегать по ее жилам. Потом он обнял ее крепче, и его рука двинулась вниз, его пальцы коснулись женского жара, горевшего между ее ног.
— Ты же хочешь меня, Джо, сознайся. Она глотнула и прижалась к его руке.
— Я… я хочу тебя.
— Да… так же, как я хочу тебя, — на мгновение он отстранился, вглядываясь в ее лицо. — Даже когда я ненавижу тебя, я хочу тебя. Иногда мне кажется, что я буду хотеть тебя до последнего своего вздоха.
Джоселин застонала, когда его губы снова коснулись ее рта. Она горела от желания, она совсем потеряла власть над собой. Ее охватил такой жар и такая боль, что она едва заметила, как он развернул ее и опустил так, что ее локти оперлись о скамью. Все, что она ощущала, это были обхватившие ее руки, ласкавшие грудь, его губы, касавшиеся ее шеи, его язык, скользнувший ей в ухо.
Она не обратила внимания и когда он задрал ее розовую юбку, обернув ее вокруг талии, поднял и подол ее рубашки, когда расстегнул свои штаны.
Джо заметила, как его, твердый как камень, Член коснулся ее ягодиц, она ни с чем не смогла спутать эту шелковистую твердость. То, что он овладел ею таким образом, было его наказанием, поняла она, но ее желание поглотило обиду и унижение.
— Раздвинь же ноги, Джоселин.
И она послушалась слепо, не думая ни о чем, мечтая лишь о его прикосновении, отчаянно желая его. Она ощутила, как его рука коснулась изгиба ее ягодиц, пробуя нежность ее кожи. Его пальцы опустились между полушариями, раздвинули лепестки влагалища и скользнули глубоко в нее.
Огонь, казалось, лился со стропил. Искорки плясали в ее груди, опускались в лоно, болезненные волны жара пронизывали плоть, которую ласкали его руки. Его пальцы входили и выходили из нее по шелковистому тоннелю. Джоселин изогнулась, приглашая его войти все глубже, нуждаясь в удовлетворении, которое мог дать только он.
— Не торопись, дорогая, — прошептал он, нежность в его голосе удивила ее, утихомиривая — ведь прежде они никогда не занимались любовью в такой позе. — Расслабься. Я не сделаю тебе больно.
Потом он ввел в нее свой жесткий член, растянув ее благодаря его силе, наполнив ее одним длинным мощным толчком.
Джоселин застонала, вцепившись в скамью, дрожа всем телом, едва держась на ногах. Удовлетворение охватило ее сразу после этого мощного толчка, наполнив ослепительным блаженством прежде, чем она успела это осознать. Рейн вышел из нее, потом снова вошел своими мощными длинными толчками, гоня по ней волны наслаждения. Он овладевал ею жестко и глубоко, один мощный толчок за другим, и вторая волна наслаждения охватила ее.
Господи. Всякий раз, когда они занимались любовью, он бывал нежен. Со временем, сказал он, он научит ее искусству любви. Никогда даже в самых безумных своих снах она не ожидала, что это может быть так.
— Еще раз, Джо.
Она даже не поверила, когда накатила третья волна. Руки Рейна, державшего ее за бедра, казались единственным, что удерживало ее на ногах. Она ощутила его жесткий член, ощутила, как жарко вливается в нее его сперма, но он по-прежнему двигался вперед.
Наконец его толчки прекратились, его рука обвила ее за талию, чтобы теснее прижать. Джоселин откинулась назад, ее голова устало опустилась ему на плечо. Их плоть больше не была соединена, но он по-прежнему прижимал ее к себе, его прикосновение было нежным и почти покровительственным.
Она ощутила, как его руки касаются ее бедер, осторожно одергивая платье, разглаживая ткань. Потом он застегнул пуговицы. Его пальцы дрожали, в его движениях сквозила какая-то неуверенность, какое-то колебание, почти сожаление. Джоселин не отрывала глаз от стены, боясь увидеть его лицо, боясь насмешки в его глазах.
Одна только мысль об этом наполнила ее глаза слезами, и, как она ни старалась, она не могла их сдержать. Но только когда она услышала, как закрылась дверь у нее за спиной, слезы потекли по щекам.
Джо закрыла глаза, но горячие слезы лились из-под ресниц. Она смахивала их тыльной стороной ладони, ее сердце чуть не разорвалось, когда она обернулась, чтобы встретить тишину сарая. Он дал ей время прийти в себя, уйдя так, чтобы она могла в одиночестве вернуться в дом, оставив ей этот последний клочок уважения. Этот незначительный жест в тот момент, когда она ожидала злобной насмешки, стал последней каплей.
Джоселин упала на низкую деревянную скамью и расплакалась. Она была не в силах сдерживаться. Ее тело содрогалось от рыданий, от слез, в которых она так давно себе отказывала и которые прежде удавалось осушить тонкому лучику надежды, но увы — теперь он исчез навсегда.
Правда, с которой Джо теперь придется примириться, была горше, чем ужасающая ложь, сказанная ею. Этот простой факт разрывал ей сердце бил как погребальный колокол в ее висках.
Рейн ей никогда не поверит, и она никогда не будет свободной.
Но другая правда была еще горше. Так же верно, как то, что Рейн презирал ее, Джоселин все еще любила его.
Рейн прямо из сарая пошел к себе в кабинет открыл шкафчик позади стола и налил себе щедрую порцию бренди.
Его сжигали изнутри боль и чувство вины, и то, как он сегодня овладел Джоселин, только усугубило положение. Он собирался положить конец своим страданиям; но вместо этого он только усилил их. Как может она ненавидеть его и при этом отдаваться ему с такой страстью? Почему он с таким гневом стремится овладеть ею и при этом так старается быть нежным? Как ей удается заставить его ненавидеть себя самого так же сильно, как и ее?
