Мэдлин Хантер - Воскресшая любовь
– Тун Вэй беспокоится за вас.
– Иногда Тун Вэй ведет себя как сварливая старуха.
– Вы не можете ставить ему в вину то, что он ответственно относится к своему долгу. Он обеспокоен тем, что вы все время молчите.
– Не могу же я болтать без умолку, – раздраженно сказала Леона. – И не могу все время крутиться как пчелка. Вам не кажется, что иногда и мне надо немного отвлечься от повседневных забот и поразмыслить о жизни? Вот, например, Тун Вэй только и делает, что размышляет. Вы тоже проводите свою жизнь в уединении, оставаясь наедине со своими мыслями. Почему я не вправе денек-другой поразмышлять?
Кристиан спокойно отнесся к тому, что Леона критикует его привычки.
– Дело в том, что Тун Вэй не знает, чем вызвана ваша меланхолия.
– Это он отправил вас ко мне? Он к вам приходил? – смущенно спросила Леона и покраснела. – Нельзя навязывать человеку свою волю.
– Он не навязывал мне свою волю. Я бы и сам пришел. – Да, он бы все равно пришел. Под любым благовидным предлогом. Тун Вэй только ускорил события.
Леона устремила на него взгляд, она словно хотела спросить его: «Зачем?
И правда, зачем? Стоило ли беспокоить ее и ставить их обоих, в неловкое положение? Видеть в ее глазах подозрение? К чему снова возвращаться к их последней ссоре?
Кристиан и сам не знал зачем. Впрочем, он знал. Все эти дни после их ссоры он не мог думать ни о чем, кроме нее. Потому что в минуты, когда он оставался наедине с самим собой, он ощущал странную пустоту в душе. Потому что Леона ему нужна.
– Я прочла дневник, – сказала Леона. – Я знаю, почему вы его забрали и почему не хотели мне его возвращать.
– Да, я держал дневник у себя, но я не открывал его. Я прочел его недавно. Поэтому всего каких-то две недели назад я знал меньше вашего. А забрал я этот дневник с одной-единственной целью – чтобы защитить вас, Леона. Других причин у меня не было. Я уже говорил вам об этом. Ваш отец собирался продолжать расследование, не беря в расчет опасность, которой вы все подвергались. Поджог, который устроили на корабле, доказывал, что за свое расследование ваш отец мог поплатиться жизнью. Своей жизнью или вашей, Леона. Я увез дневник с собой ради вашей безопасности.
– Но вы догадывались, что содержали записи моего отца.
Кристиан предпочитал тогда не думать об этом. He строить догадки. Не знать.
– Вы никогда не задумывались о том, как я оказался в доме вашего отца? Почему он принимал меня у себя?
– Вы англичанин. Я полагала, что у вас были рекомендательные письма.
– Не было у меня никаких рекомендательных писем. Я назвал ему только имя. Я передал ему привет от маркиза Истербрука. Я прибыл на Восток до того, как стало известно о смерти моего отца, поэтому мистер Монтгомери думал, что мой отец жив и здоров и что я представляю его интересы и выступаю от его имени.
– Почему?
– Я прочел отчеты и другие документы своего отца. У меня были имена и фамилии людей в таких местах, как Гуанчжоу, Макао, а также в Индии, и я воспользовался этим как зацепкой для того, чтобы совершить путешествие, не имевшее определенной цели. Имя Реджиналда Монтгомери было среди тех имен, и все. Клянусь вам: я понятия не имел, при каких обстоятельствах познакомились ваш отец и мой. Я побоялся назвать свое настоящее имя, потому что мое собственное было скомпрометировано. Дело в том, что я употреблял опиум и стал рабом этой пагубной привычки.
Истербрук понял по ее глазам, что Леона ему не верит. Ну разумеется. Это естественно. Он не винил ее за это.
– Ваш отец рассказал мне о своих проблемах и о том, что он убежден в том, что в Англии есть люди, которые греют руки на контрабанде. Он не столько делился со мной сведениями, сколько расспрашивал меня самого. Он хотел знать, известно ли мне что-то об этих делах или меня подослал маркиз из тех побуждений, в которых вы меня подозреваете.
– Наши с отцом подозрения имеют под собой веские основания. А ваша история, Кристиан, не похожа на правду.
– Тут уж я ничего не могу поделать. Я сказал правду. Ваше дело – верить мне или нет. Я не жду, что вы мне поверите. Быть может, все дело в том, что вы недостаточно доверяете людям?
Ее лицо вытянулось. Кристиан никогда не видел Леону такой сломленной и упавшей духом, какой она казалась сейчас.
– Не говорите мне о том, что я никому не верю. Я верила вам долгих семь лет. Несмотря ни на что. Несмотря на то что подозревала вас в глубине души. Я доверяла вам даже после того, как узнала, что в Макао вы жили под чужим именем. Я доверяла вам вопреки здравому смыслу. Доверяла настолько, что отдалась вам телом и… – У Леоны предательски дрогнул голос, и она замолчала, чтобы не разрыдаться. – Горькая правда заключается в том, что, как бы вы со мной ни поступили, все теперь кажется мне мелочью по сравнению с этим. Теперь я смотрю на все совершенно другими глазами. После того, что узнала два дня назад.
Истербрука охватили противоречивые ощущения. Он чувствовал всю глубину разочарования Леоны и не мог за нее не тревожиться. Кристиана тяготила мысль, что даже его возможное предательство не произвело на Леону большого впечатления. Судя по ее словам, оно казалось ей чем-то незначительным.
– Что вы узнали? Выкладывайте.
Леона описала свой визит к судовладельцу Сент-Джону и то, о чем он рассказал ей в конце их встречи.
– С тем, что мой отец был контрабандистом, я еще могла смириться. Поняла бы все и простила. Я бы могла закрыть глаза на то, что отец сотрудничал с теми людьми и с той тайной компанией. Чтобы не платить таможенные пошлины на фарфоровую и бронзовую посуду и ткани. – Леона замолчала, чтобы перевести дух, и продолжила: – Но контрабанда опиума? Он презирал торговцев опиумом. Отдал жизнь борьбе против этого зла. Это чудовищно несправедливое обвинение так ошеломило меня, что я готова была ударить Сент-Джона. Тем не менее… – Леона умолкла. – Знаете, Кристиан, – продолжила она, – мне показалось, что этот человек сказал мне правду.
– Не исключено, что он солгал. Просто ведет с вами торг. Рассчитывает, что его заявление сделает вас сговорчивее.
Леона покачала головой:
– Все козыри и так у него в руках. У него нет причин мне лгать. Хотя на мгновение я пожалела, что со мной нет вас. Вы бы сразу распознали, где – правда, а где – ложь.
Истербрук думал о том, как убедить Леону, что слова Сент-Джона – клевета. Кристиану было больно видеть, как страдает Леона, получив столь жестокий удар. Да, лучше бы он пошел на эту встречу вместе с ней. Она бы скорее поверила ему, чем Сент-Джону, когда тот говорил о причастности мистера Монтгомери к контрабанде опиума.
Сейчас Леона почти не сомневалась в том, что Сент-Джон сказал правду. Все это могло служить причиной неприятностей отца и того, какому давлению он подвергался со стороны тех людей.
