Кэти Максвелл - Игра в любовь
Двое солдат шагали в сторону леса, неся завернутое в холст тело. За ними шел третий солдат, который тащил лопаты.
Неожиданно дрожащие ноги перестали выдерживать вес ее тела. Айден говорил, что убил человека.
Мог ли он пожертвовать жизнью Робби Ганна, чтобы спасти их жизни?
Она не знала. При необходимости Айден мог быть и жестоким.
Энн так сильно вцепилась руками в деревянное сиденье, что костяшки ее пальцев побелели.
Айден устроился рядом с ней, взяв в руки поводья, затем снял с себя шляпу и зашвырнул ее внутрь кареты. Он так и не успел побриться. Отросшая щетина придавала ему вид опасного человека. Она поймала себя на том, что смотрит на него с сомнением.
— Счастливого пути, милорд!
Полковник Уизерспун вышел на крыльцо их проводить.
— И вам счастливо оставаться, полковник, — ответил Айден. — Будете в наших краях, милости просим в Кельвин.
— Ну, в тех краях мы бываем нечасто, — сказал полковник. — Слишком далеко на север.
Айден рассмеялся и хлестнул лошадей. Карету тряхнуло, колеса закрутились, и они отправились домой.
Энн покачивалась вместе с каретой, Айден обнял ее, чтобы поддержать.
— Следи за дорогой, — предупредил он.
Она кивнула. Он обратил все свое внимание на лошадей в упряжке. Айден гораздо лучше умел управлять лошадьми, чем солдат, который вез их в Либстер. Они ехали в тишине. Энн не решалась заговорить, пока не удостоверилась в том, что за ними никто не следует.
Когда они доехали до пересечения дорог, где днем раньше столкнулись с похоронной процессией, она вспомнила, как Айден заметил, что это плохое предзнаменование. Она посмотрела на степенные гемлоки, окаймляющие маленькое кладбище, и внезапно ощутила острый укол сожаления, совершенно ей непонятного.
Они свернули на дорогу, ведущую вдоль побережья. Погода была ветреной, но мягкой. По небу плыли тяжелые пушистые облака. Северное море билось о прибрежные камни, и было так всегда — испокон веков.
Айден первым нарушил молчание.
— Что это ты притихла, Энн? Что-то тебя беспокоит?
Она больше не могла держать это в себе.
— Ты убил Робби Ганна? Он был тем самым человеком, которого ты убил?
Ее слова настолько удивили Айдена, что он от неожиданности натянул поводья. Лошади остановились посреди дороги. Глаза его сузились.
— Нет, — твердо заявил он. — Я не убивал Ганна.
— Тогда кто это сделал?
— Никто.
Подстегнув лошадей, он рассказал ей обо всех событиях прошлой ночи.
Когда он закончил, Энн с облегчением перевела дыхание.
— Я очень хотела верить, что ты на такое не способен, и все же мы были в настолько отчаянном положении… Я не знала, что происходит.
— А я и не хотел, чтоб ты знала. Чем меньше знаешь, тем лучше для тебя.
— Айден, я никогда бы тебя не выдала.
Он взглянул на нее.
— Я знаю. Ты не из той глины слеплена, чтобы оказаться способной на предательство. Ты слишком честна, Энн.
— Ах, если бы я такой не была! — мягко пожаловалась она. — Как бы мне хотелось оставаться безразличной! Когда человеку не все равно, ему можно причинить боль.
— Ты не представляешь, как можно жить иначе. — С минуту он разглядывал макушки лошадиных голов, после чего сказал: — В этом мы с тобой похожи. Нас нельзя переделать, превратить нас в таких, какими нас хотят видеть другие.
— Возможно.
Он нахмурился.
— В чем дело, Энн?
Она поначалу не решалась, но все же сказала:
— Почему ты именно вчера вечером решил консумировать наш брак?
Ее вопрос его удивил, и он ухмыльнулся.
— Ты действительно хочешь узнать, почему я захотел заняться любовью со своей женой, когда на мою шею вот-вот готовы были накинуть петлю?
— Ты действительно этого боялся?
— Да, — сказал он с горечью. — Я действительно поверил в то, что Ламберт победит.
— Поэтому ты и решил заняться со мной любовью — эдакая дерзкая выходка, чтобы выбить его из колеи? Что ж, это сработало. Ламберт в разговоре с полковником Уизерспуном назвал тебя племенным жеребцом, поэтому тот и поверил, что ты крепко спишь после такого бурного вечера.
— Правда, поверил? — рассмеялся Айден, но Энн не видела в этом ничего смешного. — Успокойся, я всего лишь пошутил.
Она напряженно рассматривала свои руки, лежащие на коленях. Эти переживания были для нее настолько новыми и непривычными, что она не знала, как реагировать.
— Я хотел, чтобы с тобой все было в порядке. Консумировав наш брак, я удостоверился в том, что о тебе позаботятся: на случай если вдруг мне не удастся обвести Ламберта вокруг пальца.
Она поглядела на него.
— И все? Ты просто хотел, чтобы обо мне было кому позаботиться? — На миг у нее возникло сильное желание спихнуть его с коляски. Она даже представила, как он кубарем летит на дорогу, вверх тормашками.
— Я ожидала услышать несколько другое признание, — сказала она. — Что-нибудь, связанное со страстью.
— Что-то вроде признания в любви?
Энн застыла в напряжении.
— Только в том случае, если это действительно так.
Он встретился с ней взглядом.
— Энн, я люблю тебя. Порой мне кажется, что ты самая невыносимая женщина из всех, кого я знаю… и в то же время моя вторая половинка, которой мне так не хватало. Я так долго тебя ждал. И я консумировал этот брак, потому что хотел, чтобы мы стали одним целым.
— Правда? — Она затаила дыхание. Годы кочевания от одних родственников к другим научили ее осторожности.
Он улыбнулся, в глазах его блеснуло понимание.
— Да, Энн. Я люблю тебя. По-настоящему. И буду любить так всегда.
— Пока смерть не разлучит нас, — еле слышно добавила она.
Глаза его вновь обрели свой блеск.
— И после смерти тоже. Кельвин — наш дом. Твое место всегда будет рядом со мной.
Энн не знала, смеяться ей или плакать. Поэтому она засмеялась и заплакала одновременно, простирая к нему руки и обнимая с такой силой, что и вправду едва не столкнула его с кареты.
Она крепко прижала его к себе.
— В моей жизни не будет больше никого, кроме тебя.
— Я тоже принадлежу тебе и только тебе.
— А как же «девочки-виски»? — спросила она, удивленно округлив глаза.
— Ну…
И тогда она его поцеловала. Это был полноценный поцелуй, в который она вложила всю свою любовь к нему. И когда она закончила, он воскликнул:
— Да разве нужны эти «девочки-виски», когда моя жена умеет так целоваться! — Они оба рассмеялись. — Ну, все, Энн, поехали домой.
Домой. Она вспомнила тот день, когда впервые услышала, как он назвал Кельвин своим домом. Теперь же она знала, что дом — это там, где он, где бы он при этом ни находился.
