Дженна Питерсен - Скандальная история
Только тихое «ах», вырвавшееся у Кэтрин, нарушило воцарившуюся тишину. Доминик молча ждал ответа. Ларисса снова посмотрела на сына. Руки ее так дрожали, что Доминику даже стало жалко мать. Вероятно, для нее жизнь с Харрисоном Мэллори была адом. Верно, очень она была несчастна, если рискнула искать утешения в объятиях другого мужчины.
– Если ты узнаешь его имя, душевного покоя это тебе не принесет, – прошептала она. – А ему принесет только новые страдания. Сейчас мы с ним совсем не те, что были тридцать лет назад. Разыскивать его сейчас – только разбить ему сердце. Хотя Харрисон Мэллори уже не может причинить ему зла, это вовсе не значит, что розыски твои не могут стать причиной большой беды. – Ларисса тяжко вздохнула. – Прости меня, Доминик. Ты напрасно проделал такой долгий путь, надеясь получить ответ, который я никогда не смогу тебе дать.
Кэтрин выпустила руку мужа и шагнула к свекрови. Он увидел, как глаза его жены вспыхнули.
– Неужели вы хотите сказать, что так никогда и не откроете Доминику правды? Как вы можете так мучить его неизвестностью? Неужели вы его совсем не любите?
Лариссу передернуло. Кровь бросилась ей в лицо, и она, обращаясь к Кэтрин, заявила:
– Ты вообще ничего не знаешь об этой истории. И тебя это не касается. Вынуждена просить тебя не заговаривать больше на подобные темы.
Доминик вздернул подбородок:
– Кэтрин – моя жена. И потому мое прошлое ее очень даже касается.
– Доминик, не надо. – Кэтрин коснулась его руки. – Все разгорячились и…
Он перебил ее:
– Нет, надо. Моя мать не имеет никакого права так пренебрегать нами. Ты всего лишь пытаешься помочь мне, а я всего лишь пытаюсь получить сведения, знать которые, по моему мнению, имею полное право.
– Сведения, которые она не станет разглашать, – не настолько она глупа, – раздался чей-то голос.
Все обернулись. В дверях, скрестив руки на груди и самодовольно усмехаясь, стоял Коулден. Доминик невольно сжал кулаки. Разговор и так получался не из приятных, а теперь обещал стать просто отвратительным.
Кэтрин молча смотрела на человека, за которого не так давно собиралась выйти замуж, и гнев переполнял ей сердце. Неделю назад она слишком была потрясена открывшейся правдой, чтобы должным образом осознать предательство Коулдена. Но с тех пор у нее было довольно времени, чтобы оценить, что сделал этот человек. И гнев, обуревавший ее, грозил вырваться наружу. Да как он смеет вмешиваться в их разговор?! Как смеет улыбаться так самодовольно?!
Коул засмеялся, и Кэтрин передернуло от его смеха.
– Отправляйся домой, Доминик. Ищи своего отца, которого ты никогда не найдешь. Мой отец не любил тебя, и твоему настоящему отцу ты тоже не нужен. Придется тебе жить так, бастард.
Ларисса пристально взглянула на старшего сына:
– Коулден, перестань! Довольно!
Кэтрин в изумлении уставилась на свекровь. И это все, что она собирается сказать своему старшему сыну? Ярость охватила ее. Она уже ненавидела Коулдена за то зло, которое он причинил ей и ее мужу. Сколько раз он, должно быть, попрекал младшего брата его происхождением! И он нарочно не подпускал его к Лэнсинг-Скверу, пока обстоятельства не вынудили его пойти на сделку. Это из-за него в уголках рта у Доминика залегли горькие складки.
– Да как ты смеешь?! – услышала вдруг Кэтрин свой собственный голос, хотя и негромкий, но в тишине гостиной прозвучавший как гром. – Как ты смеешь так разговаривать с Домиником?!
Коул вздрогнул – как если бы только сейчас заметил ее присутствие. И сразу же самодовольное выражение исчезло с его лица, сменившись улыбкой фальшивого участия. Кэтрин едва устояла на ногах, только сейчас она до конца поняла, насколько ошибалась в этом человеке.
Всю свою жизнь Кэтрин боялась, что любовь ослепит ее, и она не будет видеть ни недостатков своего мужа, ни его предательства. Потому-то она и приняла решение устроить свою супружескую жизнь так, чтобы в ней не было места ни страсти, ни любви.
Но по иронии судьбы она выбрала себе в мужья человека, хуже которого и сыскать было бы трудно. Она все-таки была ослеплена, но вовсе не любовью, а маской, которую носил Коулден. Маской, обещавшей покой и надежность.
Но надежным оказался как раз Доминик. Он был ей опорой с того самого момента, как они произнесли супружеские обеты перед алтарем. Да, он обманывал ее, но ни разу не попытался играть на струнах ее сердца. Или использовать в своих целях ее страхи.
Мысль эта поразила ее. Она перевела взгляд на мужа. Тут Коул наконец взял себя в руки и шагнул вперед:
– Кэтрин, прости меня. Прости за то, что я обманывал тебя, и за то, что навязал тебе своего брата. Если бы все можно было исправить, отменить…
Кэтрин расправила плечи и взяла мужа под руку.
– Если бы все можно было отменить, я ничего не стала бы менять, – заявила она. – Каждый божий день я благодарю судьбу за то, что тебе не удалось, как ты выражаешься, навязаться на мою шею. Потому что здесь только один бастард – это ты. А Доминик просто стал жертвой своего семейства, которое скрывает от него правду. – Она бросила на Коула уничтожающий взгляд, а потом и на Лариссу.
Когда Кэтрин перевела взгляд на Доминика, то увидела, что муж потрясен, что в глазах его ясно читаются и благодарность, и нежность.
Но все-таки не любовь.
Он смерил брата и мать презрительным взглядом.
– Мне следовало знать, что мира в этом доме не найти. Я никогда не знал здесь мира. Больше я никогда сюда не приеду. А ты, Коулден, наслаждайся тем, что ты сумел захватить ложью и предательством. И пожинай, что посеял. – Немного помедлив, Доминик продолжал: – Потому как больше я тебя никогда выручать не стану. А ты, мама, – выражение его лица чуть смягчилось, когда он обратился к матери, – храни свои тайны. Я не понимаю, почему ты так упорствуешь, но поступай как знаешь. Судя по всему, ты даже вида моего не переносишь, поэтому я никогда больше не стану тебя тревожить. Теперь моя семья – одна только Джулия. – Он улыбнулся Кэтрин и добавил: – И моя жена.
Ларисса вздрогнула, будто сын ее ударил, однако промолчала. Доминик и Кэтрин направились к двери.
– Подожди, – неожиданно сказала Ларисса.
Доминик остановился, обернулся. И Кэтрин почувствовала, как муж дрожит от волнения.
– Да, слушаю.
– Я хотела бы… Если бы я считала, что сведения эти послужат тебе во благо…
Плечи Доминика поникли, но он тут же заставил себя выпрямиться.
– Да, мама. Ты это уже говорила.
Хотя Доминик вышел из гостиной матери с достойным и даже гордым видом, по выражению его серых глаз Кэтрин поняла, каким ударом оказался для него этот разговор. Как же она гордилась мужем! Он ушел с высоко поднятой головой. Жаль только, что без ответов. Все в той же неопределенности.
