Сильвия Дэй - Испытание страстью
— А что на это скажет Мастерсон?
— Мне на это наплевать.
— А как насчет твоей матери? — спросил Майкл вызывающе. — Возможно, она считает, что тебе представляется возможность найти общий язык с его светлостью. Джессика бесплодна, Алистер. И это правда.
— Я знаю, и мне и на это наплевать.
— Ты не можешь быть таким мстительным. Знаю, вы никогда не ладили с отцом, но есть вещи важнее личных предпочтений.
Перед Майклом поставили новый стакан с виски. Алистер схватил и опорожнил его.
— Твой мозг иссушен непосильной работой, — сказал он, отирая губы.
— Но ты несешь ответственность за продолжение рода…
— Черт возьми! Выражайся яснее… Твои возражения против моего брака с Джессикой исходят не из тех соображений, чем то, что мы якобы не подходим друг другу, а из тех, что, по твоему мнению, я должен обеспечить семью наследником?
— Да, ответственность — это бремя. Разве я не прав? — сказал Майкл с удивительной горечью.
— Должно быть, то, что ты потерял брата, свело тебя с ума. Будь я проклят, если откажусь от того единственного на свете, что ценю, ради сомнительной чести произвести потомка и получить признание.
— Удастся ли тебе примириться с отцом или нет, дело второстепенное по сравнению с тем, что ты не должен пренебрегать титулом.
Алистер подумал, что было бы разумно удалиться. В противном случае всего лишь несколько секунд отделяло его от преступления: он был готов задушить своего старейшего друга. Пока что Майкл не имел представления о происхождения Алистера и потому нес околесицу.
— Продлевать род Мастерсонов никогда не было моей обязанностью и никогда не будет.
Майкл склонил голову набок и прищурил глаза. Внезапно лицо его выразило нечто похожее на ужас.
— Господи! Так ты ничего не знаешь?
— Алистер Колфилд, — повторила Эстер, качая головой. — Никогда бы не подумала. Вы оба всегда были так сдержанны, так холодны друг с другом, и я всегда воображала, что он тебя не интересует.
Джессика смущенно пожала плечами:
— Он изменился, но, более того, в нем открылись такие глубины, о которых я и не подозревала, и не подозревает никто, если он сам не пожелает открыть их. И признаюсь, что всегда находила его физически привлекательным.
— А какая женщина не находила бы? — Эстер подалась вперед, будто собиралась поделиться тайной. — В нем есть какое-то порочное обаяние, нечто греховное. И Господи, теперь он стал мужчиной, таким крупным и сильным. И еще более красивым, чем в юности, просто сногсшибательным! Трудно отвести от него глаза.
— Знаю. И я от него без ума. Откровенно говоря, мне приходится выйти за него, чтобы не смотреть на него постоянно бараньими глазами.
Эстер выпрямилась и налила сестре еще чаю.
— То, как он на тебя смотрит, граничит с неприличием. Ты уже переспала с ним?
— Эстер!
— Значит, переспала!
Эстер запрокинула голову и расхохоталась, напомнив Джессике прежнюю энергичную и живую девушку, какой была много лет назад.
— Так вот я хочу знать, так ли он хорош в постели, каким кажется.
От одной мысли об Алистере Джессику обдало жаром.
— Как ты могла подумать, что у нас завязались близкие отношения? Может быть, он совершенный образец джентльмена.
— Алистер Колфилд? Во время бесконечного морского путешествия? — Эстер рассмеялась своим нежным и звонким смехом. — О любом другом джентльмене такое можно было бы подумать. Но не об этом прохвосте. Итак?..
— Итак… Он столь же восхитителен, как можно подумать, глядя на него.
— Я так и знала! — Эстер улыбнулась сестре поверх края чашки. — Я так рада за тебя, Джесс.
Джессике хотелось бы также порадоваться за сестру, но, судя по всему, для этого не было причины. Эстер казалась слишком хрупкой, особенно для женщины в середине беременности.
— Как обстоят дела у тебя с Регмонтом?
— В постели он все так же хорош, как прежде, — сказала Эстер, и Джессика тотчас распознала в ее тоне слабую нотку горечи. — Пожалуй, даже слишком искусен. Возможно, никто не знает так хорошо тайн женского тела.
— Он тебе неверен?
Эстер поставила чашку и задумалась:
— Понятия не имею. Если даже и так, его аппетиты по отношению ко мне ничуть не изменились.
Последовала долгая пауза, во время которой Джессика пыталась понять, что вызывает такую горечь в ее сестре.
— Эстер, — сказала она, наконец, — пожалуйста, расскажи мне, что не так. Ты слишком похудела. Как насчет младенца, ради которого ты должна как следует питаться, чтобы он родился пухленьким и здоровым?
— Сейчас, когда ты снова здесь, я буду есть больше.
— А когда меня не было?
Джессика вскочила на ноги. Она беспокойно заходила по комнате — скверная привычка, которую их отец пытался искоренить с самой ее юности.
— Ты изменилась, — заметила Эстер.
— Ты тоже. — Указав на лепешки с лимонным кремом, оставшиеся нетронутыми на чайном подносе, Джесс сказала: — Ты ведь их обожаешь. Ты всегда столько их съедала и особенно любила, когда крема было так много, что он пачкал твои пальцы, когда ты откусывала кусочек. А сейчас даже не притронулась к ним. Ты даже не смотришь на них.
— Я не голодна.
— Уверена, что ребенок голоден.
Эстер вздрогнула, и Джессика почувствовала себя ужасно и подумала, что что-то надо сделать.
Джессика вернулась к чайному столу и сестре, опустилась перед ней на колени, взяла руки Эстер в свои и с растущим отчаянием почувствовала их хрупкость.
— Скажи мне, ты больна? Обращалась к доктору? Или причина в чем-то другом? В Регмонте? Ты боишься мне сказать, потому что это я сосватала тебя за него? Скажи, Эстер! Пожалуйста!
Эстер глубоко и трепетно вздохнула:
— Мой брак больше нельзя считать счастливым.
— О, Эстер! — Сердце Джессики дрогнуло от мучительной боли. — Что случилось? Он ссорится с тобой? Можно ли что-нибудь сделать?
— Прежде я на это надеялась. Возможно, добилась бы успеха, будь я сильнее. Как ты! Моя слабость раздражает его.
— Но ты не слабая.
— Слабая. Когда гнев отца обращался против меня, ты постоянно за меня вступалась, и я позволяла тебе это. Я была тебе благодарна за то, что ты переключала его гнев на себя. — Уголки ее рта опустились. — Я была тебе чертовски благодарна.
— Но ты была ребенком. — Голос Джессики пресекся от непролитых слез. — С твоей стороны было умно позволять мне вмешиваться. Все остальное оказалось бы просто глупостью.
— Возможно, зато это было бы проявлением мужества.
Теперь глаза Эстер на бледном лице походили на гигантские зеленые озера. Румяна, которыми она пользовалась, чтобы придать своему лицу более здоровый вид, придавали ей карикатурный вид крикливо накрашенной дамы прежних времен в буклях и парике, а это совершенно ей не шло.
