Сьюзен Виггз - Страж ночи
— Здесь я напишу свои самые замечательные картины! — восторженно пообещала художница.
Девушка прошла к столу, где лежали карандаши и бумага. Когда она обернулась, в комнате уже никого не было.
Лаура выбежала в коридор — пусто! Только на лестнице внизу раздавались уверенные шаги Кавалли.
Девушка вздохнула и прислонилась к стене. Какой странный, удивительный, ужасный, несносный человек! Ну и ладно! Она раздосадованно захлопнула дверь и даже для пущей надежности задвинула металлический засов, затем сорвала с крючка халат для работы и повязала косынку.
Подойдя к мольберту, художница посмотрела на холст, пока еще чистый — нанесен был лишь фон. На этом холсте Лауре хотелось написать пейзаж. Согласно требованиям Академии, художнику необходимо было среди прочих живописных работ представить на суд и пейзаж.
— Ну его! — она подошла к столику и принялась смешивать краски.
Лаура работала упорно и настойчиво, как никогда. Колорит был очень необычен, в картине преобладали черно-коричневые, огненные, красные цвета.
Выбрав понравившуюся ей беличью кисть, художница повернулась к полотну и посмотрела на холст, будто перед ней стоял ее заклятый враг — Сандро Кавалли!
Сначала, как ее учил маэстро, нужно было сделать набросок углем. Но художественное чутье подсказывало ей не расходовать впустую драгоценное время, ведь эту работу Академия все равно никогда не примет даже к рассмотрению.
Однако все доводы разума были несколько минут назад разрушены Стражем Ночи. Художница не слышала голоса рассудка. Она уступала порыву и приготовилась излить на холст всю свою душу.
Прочь колебания! Девушка подошла к мольберту поближе. Она больше ни о чем не думала, совершенно отдав себя во власть ощущений.
Кистью она резко наносила мазки на холст. Лаура избегала нежных, мягких тонов, которыми раньше всегда восхищалась. Она погружала кисть в темные, ненавистные ей прежде краски. Полный беспорядок в построении композиции и отказ от всех правил наполнил ее опасным и жгучим желанием власти. Кисть металась по полотну, словно наделенная собственной волей.
Лаура работала, скорее как скульптор, резцом, нежели как художник, и краски не ложились на холст плоским мазком, а приобретали объемную форму.
В таком иступленном порыве она проработала несколько часов. Кто-то стучал, но Лаура так резко ответила, что стук больше не возобновился.
Девушка не ощущала течения времени и не чувствовала усталости. Только когда лучи солнца на полу окрасились в красно-золотистый тон и вытянули в длину все тени, она отбросила кисть.
Ее остановила не надвигающаяся тьма. С закрытыми глазами Лаура могла бы писать картину, доверившись подсказке ощущений, обострившихся под влиянием половодья охвативших чувств.
Она остановилась потому, что работа была…
завершена. Внезапно на нее навалились слабость и опустошенность. Девушка сложила кисти и отступила, рассматривая свое творение.
Картина получилась мощной, живой, образной, волнующей.
— О! Боже! — прошептала Лаура, изумленная тем, что излилось из самых глубин ее души. — Что я наделала?
Глава 12
Сандро делал вид, что добровольное заточение Лауры ничуть его не беспокоит. Она проводила в мастерской целые дни не ощущая голода и жажды. Один Бог знает, как ей удавалось отправлять другие надобности. Слуги докладывали, что гостья открывает дверь лишь для того, чтобы забрать маленький поднос с кушаньями и напитками, причем оставляемая ею щель настолько мала, что только небольшой поднос и можно в нее подать.
До сих пор Кавалли мучили слова, произнесенные ею: «Я люблю тебя! Знаю, ты не желаешь меня как женщину и верю, как бы ты не противился этому, я останусь в твоей жизни, в твоем сердце, в твоей памяти… навсегда».
Однажды, когда уже не было больше сил терпеть, Сандро вышел из дома и приблизился к окну мастерской. Совершенно нелепый поступок, если учесть, что окна располагались на втором этаже, ведь комната раньше служила обсерваторией.
Ему удалось разглядеть, что по комнате кто-то ходит. Но Сандро не требовалось большее. Перед мысленным взором тотчас же предстала довольно ясная картина: Лаура, с растрепанными волосами и взглядом, устремленными на мольберт, увлечена задуманным образом и не отходит от холста, лишь изредка отбегая за новой кистью или краской к установленному в мастерской столу.
Прогулка только расстроила Сандро и он поплелся домой. А ведь Лаура, когда он настаивал, чтобы она осталась в его доме, предупреждала о возможных затруднениях, неизбежных, когда они станут жить под одной крышей. В памяти всплыли слова: «Я же буду только мешать Вам и вносить путаницу. Я неаккуратна, не придерживаюсь никакого распорядка, бываю одержима работой над какой-нибудь очередной картиной. Вы просто не вынесете моего присутствия в своем доме, я знаю это. Зачем же вам себя обременять?!»
Прекрасное предупреждение! Только он вот все не верил, что Лаура способна так серьезно осложнить его жизнь.
Заметив прибывшую баржу, Сандро поспешил к причалу, радуясь возможности отвлечься от мрачных мыслей. Оказалось, это Джамал вернулся на барже из Венеции.
— Что нового? — спросил Кавалли. отводя Джамала в сторону.
Секретарь покачал головой и пожал плечами. Отсутствие новостей раздосадовало, но в то же время и успокоило Сандро. В городе тихо — это хорошо, но ведь и в расследовании заговора против дожа нет никаких изменений.
— Убийства? Кражи?
Джамал снова дважды мотнул головой.
— А как продвигается расследование кражи в доме Тициана?
Африканец развел руками.
И все же что-то крайне беспокоило его секретаря. Глаза Джамала бегали из стороны в сторону. Он явно нервничал. «Ясмин!» — догадался Кавалли.
— Пошли, — сказал Сандро и направился к дому.
Они расположились в солярии, усевшись на набитую конским волосом тахту.
Джамал поднял на Сандро темные глаза.
— Я не совсем верно поступил, отдав тебе Ясмин во владение.
Африканец подался вперед, черты его лица исказил гнев.
Кавалли махнул рукой.
— Нет, нет! Я и не думаю оставлять ее себе! Что ты! Дело в другом. Владеть ею никто не должен. Ясмин несчастна, она ненавидит свое рабство.
Обычно непроницаемое лицо Джамала дрогнуло, он вопросительно поднял брови.
— Я хочу, чтобы ты дал ей вольную.
Немой слуга стал неистово показывать жестами, что лучше он умрет, чем это сделает.
— Проклятье! Джамал! Ясмин любит тебя, как и ты ее, но не согласится признать это, пока она будет оставаться твоей рабыней. Понятно?
Некоторое время они сидели молча. Серьга в ухе Джамала отбрасывала на стену солнечный зайчик. Наконец, он достал свою дощечку и написал: «Когда это ты успел стать таким мудрым?»
