Тейлор Джонс - Сияние любви
Генриетта придвинулась ближе и взяла Брендана за руку. Ее близость, ее знакомый запах взволновали его. Не думая о том, что кто-то может в любой момент войти в зал, Брендан обхватил Генриетту руками и притянул к груди.
Ее чувственные губы приоткрылись, она не сопротивлялась. Несмотря на строгость, она выглядела такой нежной, такой женственной.
– Брендан, – прошептала Генриетта и прижалась еще сильнее. Ее живот прижался к его паху. Шелковые юбки тихо зашелестели, и она потянулась вверх, откинув голову назад.
– Дорогая, – проговорил Брендан. Для него это слово не было пустым звуком. Нет, он говорил это всерьез, от всего сердца; его тело жаждало прикосновений Генриетты, а душа тянулась к ней.
Поцелуй и объятия были на этот раз другими. Брендан даже опасался, не причиняет ли боль Генриетте, обнимая ее так отчаянно-яростно. Его язык проник в ее рот, и Брендан почувствовал запах мадеры, который Генриетта пила за ужином. Она издала полувздох-полустон, и на какое-то мгновение их тела так тесно прижались друг к другу, что, казалось, стали одним целым.
Брендан вдруг отшатнулся от Генриетты и пристально посмотрел ей в глаза. Он должен ей это сказать.
– Генриетта. – Брендан прислонился лбом к ее прохладному лбу. Однако ему показалось, что она слишком далеко от него. Тогда он уткнулся носом ей в плечо, вдохнув аромат ее цветочного мыла. – Генриетта, – повторил Брендан. Во рту у него пересохло, как будто туда насыпали опилок: – Маленькая обезьянка, я влюбился в тебя.
Зажмурив изо всех сил глаза, Брендан ждал реакции.
Генриетта задержала дыхание и замерла, словно пытаясь удержаться от падения с отвесной скалы. Затем она глубоко вздохнула, и Брендан почувствовал, как она задрожала в его объятиях.
Она смеется над ним?! Брендану показалось, что его ударили под ребра.
Но тут он увидел глаза Генриетты. Они блестели от слез. Она плакала.
– Почему ты плачешь? – спросил Брендан, уткнувшись в ее волосы, рассыпавшиеся по плечам.
Генриетта рассмеялась и вытащила откуда-то крохотный кружевной платок, чтобы вытереть покрасневшие глаза.
– Честное слово, я не знаю, – ответила она дрожащим голосом. – Я так странно себя чувствую, будто бы я бутылка шампанского, которую потрясли как следует, а потом ты сказал... это... и все взорвалось. – Она робко взглянула на Брендана и приложила платок к носу: – О Боже, я, наверное, выгляжу как пугало. – Генриетта ахнула, как будто вспомнив что-то, и прикрыла подбородок краешком платка.
– Для меня ты всегда выглядишь красавицей, – заявил Брендан. Во рту у него уже не было сухо, но слова ему давались все еще с трудом. Взяв Генриетту за руку двумя пальцами, он отвел платок от ее подбородка. – Тебе не нужно ничего от меня скрывать.
– Скрывать? – переспросила Генриетта. – А, – рассмеялась она, – ты имеешь в виду пятнышко? Видишь ли, это укус насекомого.
– Да? – Брендан задумчиво перебирал пальцами волосы Генриетты. Она бы выглядела богиней, если бы стояла перед ним обнаженной, с распущенными волосами и...
– Случилось так, что насекомое, о котором идет речь, пряталось в букете, который вы мне подарили.
– Боже! Вы это серьезно? – Получается, Генриетта пострадала по его, Брендана, вине. Что за хам он, абсолютный тупица, раз послал ей полевые цветы. Разумеется, там водятся насекомые.
– Не стоит переживать из-за этого, – улыбнулась Генриетта. – Цветы прекрасны, и с вашей стороны было очень мило послать их.
Брендан погладил ее по щеке и не ответил. Он чувствовал, что пропасть между ними все расширяется. Он был на ялике, убегающем по волнам все дальше и дальше от земли.
Он сказал ей, что влюблен в нее. Он еще никогда не говорил такого ни одной девушке, и, возможно, это был самый смелый поступок в его жизни. Смелее, чем пересекать ущелье с бурлящей горной рекой на дне по веревочному мосту, смелее, чем прятаться в кустах, сдерживая дыхание, в то время как группа охотников за головами крадется мимо.
И все же она ничего не сказала.
Его глаза закрылись сами собой, а его рука, перебиравшая ее локоны, упала вниз. Так вот каково оно – быть отвергнутым. Как мог поэт описать эту боль?
– Брендан? – Голос Генриетты звучал взволнованно. Брендан открыл глаза и посмотрел на нее так, словно она была далеко-далеко. Ее красота и грациозная утонченность волновали его. Неужели она никогда не будет принадлежать ему?
– Брендан, все в порядке? – Генриетта судорожно сглотнула, ее глаза расширились. – Ты сердишься на меня?
– Что ты хотела мне сказать? – спросил, в свою очередь, Брендан. Голос его прозвучал резче, чем ему бы хотелось.
Генриетта стала закалывать волосы.
– Я? Ничего. Совсем ничего.
Брендан в последний раз взглянул на ее лицо, напряженное от боли и смущения, и вышел из фойе, громко стуча ботинками.
Генриетта смотрела на его удаляющуюся спину. Она почувствовала странный рывок, как будто их связывала невидимая нить и куда бы он ни пошел, уносил с собой ее частичку.
Это было безрассудство. Он просто не понимал самого себя.
Когда он произнес эти слова «Я влюбился в тебя», Генриетта почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Возможно, ей следовало повторить за Бренданом его слова.
Не было ли это, что она чувствовала к нему, любовью?! Она влюбилась. Не в воображаемого Феликса Блэкстона. Теперь это казалось ей ребячеством, чем-то ненастоящим. Она была влюблена в живого, надежного, очень настоящего капитана Кинкейда.
Генриетте хотелось рассмеяться, обнять его, впустить его в свое тело, чтобы отпраздновать это откровение. Но она поняла это слишком поздно. Брендан уже ушел.
Генриетта опустилась на мягкую скамейку и прислонилась к стене. Вскоре странные, слегка шаркающие шаги обратили на себя ее внимание. Генриетта посмотрела надверной проем, ведущий в фойе. К ней приближался неясный силуэт. Когда он прошел под укрепленным на стене подсвечником, Генриетта узнала молодого Хораса Даутрайта-четвертого. В руках он держал белый узелок.
Заметив Генриетту, он вздрогнул:
– Боже, мисс Перселл! Что вы здесь делаете в одиночестве? Знаете, там уже танцуют.
Хорас не стал дожидаться ответа и присел рядом с Генриеттой.
Она с интересом наблюдала за тем, как он развязал узелок, положив его себе на колени. В нем были сладости.
– К вечеру я становлюсь очень прожорливым, – объяснил Хорас, отправляя в рот большой кусок лимонно-творожного пирожного. – Хотите?
Генриетта с улыбкой выбрала малиновый пирожок, посыпанный сахаром, и откусила от него кусочек.
– Мисс Перселл, я уверен, что вам неизвестно все, что происходит, – проговорил Хорас, глядя на другое пирожное. – Я имею в виду поместье моего дяди Уилла и все такое.
