Кэт Мартин - Невеста-изменница
У Риса от волнения перехватило дыхание. Он сожалел о том, что произошло, и тосковал о том, чего не могло быть.
— Я никогда не обижу ни тебя, ни твою маму. Что бы вы ни сделали.
— С ней… такое уже случалось. Раньше.
— Ты имеешь в виду… до вашего приезда сюда? — Рис тщательно подбирал слова.
Джеред кивнул, но задиристую позу сохранил.
— Я видел это. Видел, как он ее бил. И это было не раз.
— Олдридж?
Снова медленный кивок головой. Рис коснулся щеки мальчика.
— Я никогда не ударю ее. Даю тебе слово.
Темные глаза Джереда наполнились слезами. Рис наклонился, он хотел взять его на руки, прижать к себе, чтобы придать мальчику уверенности в себе, которой ему не хватало. Но по его выражению Рис понял, что Джеред хочет что-то добавить. Он затаил дыхание, молчанием понуждая мальчика продолжать.
Джеред поднял на него взгляд, и его нижняя губа задрожала.
— Я должен был помочь ей. Должен был остановить его… но не сделал этого. Я боялся, что он и меня ударит.
У Риса сжалось сердце.
— Ты всего лишь маленький мальчик. Ты не мог его остановить. Ты ничего не мог сделать.
У Джереда по щекам потекли слезы, и он сердито стер их.
— Я никому не позволю снова обижать ее.
Рис не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Грудь болела так, будто его ударили. Схватив ребенка в охапку, он прижал его к себе.
— Я защищу твою маму и защищу тебя. Вы оба будете в безопасности. Тебе нечего больше бояться.
Джеред обнял его ручонками за шею и зарылся лицом в его плечо. У Риса защипало в глазах, а в горле застрял ком. В следующий миг мальчик разрыдался по-настоящему. Рис даже не пытался его утешить и только нежно обнимал ребенка, пока плач не затих.
— Все хорошо, — говорил он, сжимая в руках напряженное тельце. — Все образуется.
Мысленно проклиная Эдмунда Холлоуэя, Рис сделал медленный вдох, чтобы справиться с охватившими его чувствами.
Боль в ноге была ничто по сравнению с болью в груди. Дойдя до задней двери, Рис поставил сына на ноги и носовым платком вытер с его лица следы слез.
— Готов идти домой?
Джеред кивнул. Он, казалось, стал выше ростом, — может быть, оттого, что угнетавшее его много лет чувство незаслуженной вины наконец его отпустило. Рис взял мальчика за руку, и они вдвоем вошли в дом.
— Все в порядке? — заспешила им навстречу Элизабет, подстегиваемая материнским инстинктом, и с беспокойством посмотрела на сына.
— Все хорошо.
Мальчик взглянул на Риса. Тот понял ребенка, и они молча дали друг другу слово, что произошедшее останется между ними.
Элизабет повернулась к Джереду:
— Тебя ждет мистер Коннелли. — В ее голосе еще звучали нотки озабоченности. — Он уже начал тревожиться.
— Это моя вина, — объяснил Рис. — Я задержал его на конюшне.
Элизабет заставила себя улыбнуться.
— Тебе лучше пойти наверх, Джеред. Не стоит задерживать мистера Коннелли.
Бросив на Риса еще один полный благодарности взгляд, Джеред вприпрыжку устремился к лестнице. Рис провожал его глазами, пока мальчик не поднялся на второй этаж и не скрылся за дверью бывшей детской, переоборудованной в классную комнату.
— Он беспокоится о тебе, — обернулся он к Элизабет.
— Я знаю.
Она посмотрела на площадку второго этажа.
— Я не хочу, чтобы он беспокоился о тебе или о ком бы то ни было.
— Я поговорю с ним. Скажу, что со мной все хорошо. — Элизабет неуверенно улыбнулась.
Рис нежно взял ее за плечи.
— Я сказал ему, что буду заботиться о тебе. Я буду заботиться о вас обоих.
— У меня это никогда не вызывало сомнений.
Что бы ни произошло между ними, ее вера в него оставалась неколебимой.
— Мы переживем это, Элизабет, — вырвалось у Риса внезапно. — Мы должны это пережить. У нас есть сын, о котором нужно думать, мальчик, которому нужны и мать, и отец.
У нее сжалось горло и в глазах заблестели слезы.
— Как бы мне хотелось изменить прошлое. Но мы оба знаем, что это невозможно. Мне следовало сказать тебе правду сразу, как только я приехала в Брайервуд. Я хотела, но…
— Но что? Чего ты ждала, Элизабет?
— Никак не могла собраться с духом. После… после того как мы поженились, я хотела дать нам возможность узнать друг друга заново. Дать нам возможность испытать счастье.
Что-то в нем перевернулось. Рис тоже этого хотел.
— Не в моих силах исправить ошибки прошлого, — продолжала Элизабет, — но если ты дашь мне шанс, обещаю, Рис, я сделаю все, чтобы стать тебе такой женой, какую ты заслуживаешь.
Женой, какую он заслуживал. Какой она могла стать восемь лет назад, когда была совсем юной девушкой?
Наверное, она могла стать страстной любовницей, а потом — заботливой, любящей матерью.
Как ни странно, но именно о такой женщине он и мечтал.
— Мужчине достаточно и того, что есть, — сказал Рис несколько грубовато.
Но за его словами стояло большее, гораздо большее. Элизабет могла полюбить его.
С удивлением для себя он обнаружил, что хочет этого всем сердцем.
Время было позднее. От сгущающегося плотного тумана на улицах в этой части Лондона было сыро и скользко. Трэвис с трудом разобрал русские буквы на вывеске над головой, на которую падал свет лампы из ближайшего окна. Таверна называлась «Малая Россия».
Большинство вывесок в округе имели надписи на английском языке. В конце концов, шла война, и никто не искал неприятностей.
Трэвис прошел мимо входа в «Малую Россию». Из питейного зала доносился грубый смех и стук чокающихся бокалов из толстого стекла. Его путь лежал в заведение под названием «У Николая». До него оставалось еще полквартала.
Трэвис знал хозяина заведения. Николай Годунов был женат на дальней кузине его матери. Начав обход окрестностей, Трэвис решил возобновить старые знакомства. Когда он был ребенком, мать, навещая друзей в округе, брала его с собой. В русской общине все друг друга знали, а его мать помнили как известную балерину.
Толкнув двери, Трэвис вошел в прокуренный зал с низкими потолками. Здоровенный, как медведь, мужчина махнул ему рукой.
— Эй, Алексей! — окликнул он Трэвиса его вторым русским именем. — Заходи, угощу тебя выпивкой.
— Рад тебя видеть, Николай, — отозвался Трэвис по-русски, направляясь к барной стойке.
Здоровяк налил рюмку водки и поставил перед ним на прилавок. Трэвис взял рюмку и осушил одним залпом.
Рюмку тут же снова наполнили. Но на этот раз Трэвис торопиться не стал, поскольку знал, что за второй последует третья, а он много пить не умел и до русских стандартов явно не дотягивал.
