Алина Знаменская - Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны
Августина открыла дело успевшего подраться нового мальчика. Мохов Вадим, шестнадцать лет. Отец, бывший представитель советского торгпредства в Финляндии, осужден по статье пятьдесят восьмой. Мать – переводчица. Осуждена по той же статье. Старший брат, бывший студент Московского университета. Исключен из комсомола и университета.
Вот оно что… Мальчик из московской элиты, современная золотая молодежь.
Табель Вадима – сплошные пятерки. Характеристика из школы довольно сдержанная. Начитан, интеллектуально развит. А какую характеристику напишешь члену семьи изменника Родины? А ведь, пожалуй, именно таким видела она своего Юлиана в будущем. Начитанным, умным, благородным. Наверное, он был бы похож на этого мальчика. Как жаль…
– Сплошные дети врагов, – вздохнул директор, забирая у Августины очередное дело. На миг их пальцы соприкоснулись, она поспешно убрала руку, а он – свою. Папка с делом шлепнулась на стол.
«Зачем он меня сюда привел?» – с досадой подумала Августина. Могли бы проверить дела в кабинете директора, а затем лишь переместить их в канцелярию. Здесь, кроме сырости и холода, еще эта двусмысленность ситуации – они вдвоем, наедине перебирают бумаги. Как заговорщики. Может быть, он хочет разведать, что она обо всем этом думает? Проверяет ее?
Она почувствовала протест и досаду. Да, она встревожена! По количеству детей, ставших детьми врагов народа, можно представить, сколько самих врагов! Создается впечатление, что врагом может оказаться каждый. Уберечься от доноса завистливого соседа, коллеги по работе? Как? Да и возможно ли уберечься?
Поднялась, будто размышляя о своем, прошлась вдоль стеллажей, добрела до большой, написанной на квадратном клочке картона букве К.
Коммунарова Варвара.
Открыла серую папку.
«Год рождения 1919-й. В графе отец – прочерк.
Мать – Круглова Софья Даниловна, дочь высланного кулака.
С осени 1918-го состояла в женской сельскохозяйственной коммуне «Революция», организованной на базе бывшего монастыря. Привлечена в составе группы за контрреволюционную деятельность.
Осуждена по статье…»
Августина захлопнула папку. Она почувствовала озноб.
– Августина Тихоновна, до каких пор это будет происходить?
– О чем вы? – несколько испуганно спросила она.
– О детях. Я ничего не понимаю, – продолжал он, поднявшись и двигаясь вдоль стеллажей. – Эти аресты, эти благополучные дети, рассованные по заштатным детдомам… Что происходит?
Он смотрел на нее и ждал чего-то.
– А вы не боитесь говорить со мной на эту тему? – спросила она в лоб.
– С вами – нет.
Она вдруг увидела, что перед ней обыкновенный человек, и его слабость даже показалась ей симпатичной.
– Когда-то давно в этом же замке у меня на глазах арестовали хозяйку имения, – вспомнила она. – Арестовали по ложному доносу. Это было еще при царе. Так вот, семья развалилась. Ребенок погиб. И вот теперь это как повторяющийся кошмарный сон – только у нас не меньше сотни таких семей, таких несчастных детей. Что ж, мы делаем для них что можем… Возможно, в этом есть какой-то смысл.
Он внимательно посмотрел на нее, собираясь что-то возразить, но, передумав, уткнулся в бумаги. Некоторое время они молча листали папки.
– А вы, Августина Тихоновна, о своем ребенке часто задумываетесь? Он среди детдомовцев растет…
– Что вы хотите этим сказать? – насторожилась она.
– Вашему сыну нужен отец, – не поднимая головы от бумаг, сказал он. – Мальчику без отца никак нельзя.
Ей нечего было ему возразить. Это было неожиданно.
– Да, конечно, лучше для мальчика, если он растет рядом с мужчиной. Но знаете, даже отец, который умер, способен воспитывать.
– Да, конечно, память – большое дело, но твердая рука…
Ей сразу показался тягостным этот разговор.
– Что же, прикажете мне пуститься на поиски отца для Владислава?
– Зачем же на поиски? Вы оглядитесь вокруг, Августина Тихоновна. Может быть, нужный человек… рядом?
Он смотрел в стол, скулы его потемнели, на руке, поправляющей шнурки канцелярской папки, выступили темные вены.
«А ведь он ухаживает за мной», – осенило Августину. Кроме удивления и досады, она не почувствовала ничего.
– Я огляжусь, – пообещала она и сложила папки в аккуратную стопку. – А с этим что прикажете делать?
– Расставьте, пожалуйста, по алфавиту, – сухо попросил он и вышел.
Варя на заседании комсомольской ячейки предложила взять шефство над новенькими.
– Мы должны помочь им влиться в коллектив и освоиться на новом месте! – убедительно вещала она, и ее поддержали.
Больше всего ее почему-то беспокоило, что может подумать новенький взрослый мальчик об их доме после столь недоброжелательной встречи со стороны детдомовских. Мальчик был очень умным. Уже после первых уроков в школе стало ясно, что подготовка у парня гораздо выше, чем у новых одноклассников. Он свободно изъяснялся на трех языках кроме русского, учась в девятом, свободно решал задачки за десятый класс. Он ей казался очень печальным и одиноким. Варя часто замечала его стоящим у окна в коридоре между башнями. Иногда он попадался на глаза в парке или у реки. И всегда он бродил в одиночестве, что-то читал или же записывал в мятой старой тетрадке.
Варе казалось, что она придумала, как помочь парню, сделать так, чтобы он почувствовал себя своим в «Красных зорях».
Варя разыскала Вадима все в том же отсеке башни. Сидя на подоконнике, он что-то писал в своей тетрадке, держа ее у себя на коленях.
Увидев девушку, захлопнул тетрадь и обдал ее холодом светлых глаз.
– Я не помешала?
– Ну а если помешала? – ответил он с вызовом и несколько высокомерно взглянул на нее. – Дальше – что?
– Я по поручению комсомольской ячейки, – не обращая внимания на явную грубость, продолжала она.
Парень слегка усмехнулся, повернулся так, что ноги его, прежде упирающиеся в откос окна, теперь свесились.
– Что понадобилось от меня достопочтенным комсомольцам?
Варя уже начинала жалеть о том, что притащилась сюда со своей помощью. Не нужна ему никакая помощь. Но теперь отступать уже было поздно.
– Это правда, что ты говоришь по-испански?
– Ну, допустим.
– Мы хотим поручить тебе составить письмо от имени «Красных зорь» детям-сиротам воюющей Испании. Выразить нашу солидарность. Они приехали в Советский Союз и живут в детских домах, как и мы.
Вадим пожал плечами:
– Я не знаю, что написать им.
– Разве ты не сочувствуешь детям Испании?
– Я сочувствую детям Испании, – с нажимом ответил он. – Но больше меня заботит мой собственный брат, с которым нас разлучили насильно! – Он смотрел Варе прямо в глаза. – Меня больше заботят мои письма к брату, которые я отправляю, но которых он не получает, как, впрочем, и я не получаю от него. Я знаю, что он пишет! Не может не писать, но я не получаю его писем. Может быть, ты знаешь почему?
