Барбара Картленд - Оттенки страсти
– Какой же силой воли надо обладать! Правда, принц? – восхитилась Мона.
– А вы все здесь, на Западе, одинаковы! Белый человек все еще категорически отказывается признавать необыкновенные возможности самовнушения и силы воли. А вот на Востоке эти качества культивируют веками. Ведь что такое гипноз? Воздействие более сильной воли на более слабую, только и всего. Чудеса творят лишь те, у кого сильно развита воля. Вспомните Библию! Что там написано? Вера движет горами. То есть нет ничего невозможного, если мы по-настоящему верим в себя и в собственные силы. Иными словами, человек – это бог. Вот только сам он панически боится признать в себе свою божественную сущность. Короче, самый страшный враг человека – это он сам. Вместо того, чтобы униженно выпрашивать у Всевышнего какие-то там мизерные блага, лучше заняться развитием собственной силы воли. Ведь воля, умело направленная в нужное русло, может осуществить любое желание. Любое!
– А как же душа? – тихо спросила Мона. – Не променяет ли человек при этом душу на исполнение сиюминутных желаний?
– При чем здесь душа? – вполне искренне возмутился ее собеседник. – Душа – всего лишь атом в огромном мире жизни. На какое-то, очень короткое, с точки зрения вечности, время она привязана к телу конкретного человека, но с его смертью душа немедленно покидает тело и вновь обретает первозданную свободу. Да, вполне возможно, земная жизнь оставит след в этой душе, поранит, загрязнит, изменит ее облик, но она все равно останется живой и снова вольется в бесконечный поток времени, в котором, словно жерновами, перемалываются все новые и новые поколения людей.
Принц замолчал, и за столом повисла короткая пауза. Мона, Харриет и виконт, все трое размышляли о том, насколько этот эгоцентричный человек прав, исповедуя столь оригинальные взгляды на жизнь. А еще каждый из них подумал о своем сокровенном желании и о силе воли, которую следует проявить, чтобы оно исполнилось.
После ужина они всей компанией отправились в театр. Мона поднялась в спальню к хозяйке, чтобы немного привести себя в порядок. Там царила все та же роскошь, погруженная в приятный полумрак. Несколько личных вещей виконта, словно нарочно выставленных напоказ, свидетельствовали о преступной страсти хозяйки дома, которую та и не собиралась ни от кого скрывать. Судя по всему, Харриет претила сама мысль, что кто-то может отнести ее к разряду «приличных» женщин. Напротив! Она, казалось, расцветала в живительной атмосфере порока именно потому, что для нее быть аморальной – значило быть вне закона.
– Ну, как вам принц? – мельком поинтересовалась она у Моны, подправляя помаду на губах.
– Очень умен! Но в целом ваш диагноз верен.
– Вы только представьте, какие чудеса вытворяет этот сладострастный развратник в своем гареме! – воскликнула Харриет, и вновь в ее голосе послышались уже знакомые нотки изголодавшегося по удовольствиям человека.
– Не смейте даже думать об этом! – неожиданно резко сказала ей Мона.
Харриет бросила на нее удивленный взгляд, и Мона увидела в ее глазах такую вселенскую тоску, словно она только что мысленно увидела выжженную землю, необъятную пустыню без конца и края, в которой нет и не может быть ни единого оазиса.
– Знаю! – прошептала она едва слышно. – Но это неизбежно!
Некоторое время обе женщины молча разглядывали друг друга. Да, они были совершенно непохожи, можно сказать, из разных миров. Но чувство обоюдной симпатии странным образом объединило их. Впрочем, все это длилось мгновенье, не более того. А потом Харриет нервным движением руки смела с туалетного столика на пол флакон с духами. Резкий звук разбившегося стекла разрядил напряжение, царившее в комнате. А следом поплыли волны тяжелого пряного аромата. Харриет брезгливо передернула плечиками, словно даже сам этот утонченный запах вызывал у нее отвращение, и тут же широко распахнула окно. Холодный ночной воздух ворвался в спальню, и сразу же все вернулось в обычное русло. «Да и был ли сам этот разговор, – удивилась про себя Мона, – или он мне только померещился?»
– Вперед! – скомандовала Харриет, укутываясь в роскошный палантин из горностая. И обе женщины, не произнеся более ни слова, вышли из спальни.
В театре давали фарс. Обычный набор абсурдных ситуаций с несколькими идиотскими, но обязательными в представлениях такого рода постельными сценами. Но актеры играли хорошо, режиссура была на уровне, а потому Мона невольно увлеклась и наблюдала за развитием действия с неподдельным интересом. Харриет тоже все время весело смеялась, шутила, демонстрируя окружающим полную беззаботность. Ступает по тропе из роз, мысленно процитировала Мона чьи-то строки. Кортли, без ума от своей возлюбленной, был вне себя от счастья, что дама его сердца пребывает в столь приподнятом настроении. И только принц держался с некоторым отчуждением. Он откровенно скучал, спектакль, судя по его отрешенному лицу, оставлял его равнодушным, и он целиком ушел в себя. Пару раз, в моменты особо фривольных сцен, на грани приличия и даже уже за этой гранью, Мона перехватывала зловеще многозначительные взгляды, которые принц бросал на Харриет. И та, небрежно глядя на него через обнаженное плечо, отвечала ему не менее откровенными взглядами, от которых Мону передергивало. Страсть, бесстыдная, животная, неудержимая страсть плескалась в черных глазах принца, его зрачки сузились от возбуждения, потом вдруг снова расширились, словно он творил свой сеанс гипноза прямо по ходу спектакля.
И, кажется, Харриет была уже всецело во власти этого гипноза. По тому, как лихорадочно билась голубая жилка на ее виске, как она, закусив нижнюю губу, выставила вперед два белых зуба, как взволнованно вздымалась ее грудь, как дрожали тонкие пальцы, было видно, с каким трудом ей удается владеть собой. Но вот нервы ее сдали, и она стремительно поднялась с места, с такой силой оттолкнув кресло, что оно с глухим стуком упало на пол. Мона даже вздрогнула от неожиданности. Харриет поплотнее закуталась в меховую накидку, высоко подняв ворот. Ее мертвенно-бледное лицо выделялось в полумраке ложи своей неестественной белизной.
– Боже! Какая скука! – воскликнула она хриплым от возбуждения голосом, уже плохо контролируя себя. И это вполне обычное восклицание неожиданно показалось Моне в высшей степени непристойным, словно ее соседка вдруг стала раздеваться на публике.
Мона медленно поднялась следом. Кажется, развязка уже совсем близка, подумалось ей.
Кортли, который, наконец, тоже заподозрил неладное, взял Харриет за руку.
– Ты не заболела, дорогая?
Она отдернула от него руку, словно ее укусила змея.
