Тереза Ромейн - Сезон соблазна
Поскольку сын молчал, леди Мэтисон обрушила на него свой гнев. Стоя у изножья кровати, она отчитывала Джеймса так, словно ему было шесть лет и он вляпался в лошадиный навоз. Несколько раз мать назвала сына змеиным зубом. «Неужели обязательно нужно цитировать Шекспира[6], чтобы обвинить меня в неблагодарности?» – с раздражением подумал Джеймс.
Леди Мэтисон упрекала сына в том, что он позорит славное имя их семьи, называла негодяем, беспринципным человеком, лишенным благородства. Услышав столько эпитетов в свой адрес, Джеймс невольно улыбнулся, и это еще больше раззадорило мать.
– Не смей улыбаться! Ты смешал наше честное имя с грязью. Глория по крайней мере не была виновата в том скандале, который лег пятном на ее репутацию! Но ты сам выбрал себе невесту, которая никогда мне не нравилась. Я терпела ее только потому, что ты решил жениться из благородных побуждений, из желания спасти сестру. Во всяком случае, ты так утверждал! Ты заключил помолвку с девушкой, у которой было мизерное приданое!
Леди Мэтисон презрительно усмехнулась. К этому времени Джеймс уже оправился от шока, и в его груди начал клокотать гнев. Как смела эта женщина врываться к нему в дом и оскорблять его, виконта Мэтисона? Она не имела права так вести себя. Джеймс открыл было рот, чтобы остановить словесный поток матери, но она не дала ему даже слово вставить.
– И теперь из-за тебя наше доброе имя полощут в газетах, как будто мы люди второго сорта, не следующие правилам приличия и лишенные порядочности! И за что? За то, что ты перепихнулся с дочерью какого-то сельского жителя! Ты утолил свою похоть с выскочкой, которая надеется заманить тебя в свои сети, заставив жениться! Оно того стоило? Ты же опозорил всех нас. Да ты хуже мужа Глории, этого негодяя Роузборо! Ты мне противен! Для утоления похоти существуют шлюхи, следующий раз обращайся к ним.
Слова матери жалили Джеймса как змеи. Лучше бы она впилась ногтями ему в лицо, чем ранила душу несправедливыми обвинениями. Леди Мэтисон оскорбляла не только Джулию, но и чувства сына к ней. Мать зашла слишком далеко, и Джеймс не желал это терпеть.
Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы немного успокоиться, тихим голосом в котором слышалась угроза, виконт процедил:
– Немедленно убирайся из моей спальни, или я применю физическую силу. Жди меня в гостиной, как положено гостям. Я выйду через пятнадцать минут. И не смей больше лить грязь на мисс Херрингтон, мою будущую жену. Если я еще раз услышу из твоих уст оскорбления в свой адрес или в адрес мисс Херрингтон, выставлю за дверь, а кроме того, лишу права жить в доме Мэтисонов, который принадлежит мне. Это ясно?
По правде говоря, Джеймс не любил мрачный фамильный особняк, в котором постоянно гуляли сквозняки, и не собирался там жить, но был готов выселить оттуда мать, если та будет продолжать оскорблять Джулию. Он редко прибегал к власти, которую давал ему титул, но сейчас намеревался ее применить, если леди Мэтисон не угомонится.
Мать обосновалась в особняке на Гроувнер-сквер очень давно, сразу после свадьбы, привыкла к этому дому, и ее напугала угроза сына – Джеймс видел это по выражению бледного, перекошенного от злобы лица.
Она прищурилась, и ее зеленые, как и у сына, глаза превратились в узкие щелочки. Несколько долгих секунд они молча смотрели друг на друга. Затем, не говоря ни слова, леди Мэтисон повернулась и вышла из спальни, а потом Джеймс услышал, как она спускается по лестнице, и вздохнул с облегчением, оставшись один. Тут же он вскочил с кровати, быстро оделся, умылся и пригладил волосы. Без помощи камердинера его сборы длились дольше обычного. Ну что ж, леди Мэтисон придется подождать не пятнадцать, а двадцать минут, ничего с ней не случится, тем более что ему хотелось еще раз заглянуть в газету, которую оставила мать.
Пробежав глазами заметку, Джеймс убедился, что дела обстоят из рук вон плохо. Недаром его мать взбеленилась. Хоть гнев леди Мэтисон действительно был оправдан, Джеймс не мог простить ее оскорбления в адрес Джулии.
Спустившись на первый этаж, он на минуту остановился, чтобы собраться с духом, прежде чем войти в гостиную. Вероятно, гнев виконтессы только усилился из-за долгого ожидания, и она была готова выплеснуть его на сына, как только он появится. Наверняка мать уже заготовила гневную тираду и ждет того момента, когда сможет произнести ее.
Джеймс распахнул дверь, предчувствуя новую схватку, но, к его удивлению, мать чинно сидела на диване, а ее горничная листала книгу, словно собиралась почитать госпоже вслух, чтобы скоротать время.
Джеймс насторожился: почему леди Мэтисон вдруг успокоилась?
– Мой дорогой мальчик, – заговорила виконтесса, поднимаясь при появлении сына, – подойди ко мне и сядь рядом.
Ее голос нельзя было назвать теплым, но в нем не слышалось и враждебности. Виконтесса вдруг шагнула к нему, и, когда вцепилась в предплечье, Джеймс почувствовал, что в руке у нее письмо. Однако леди Мэтисон тут же отошла от него и спрятала письмо за спину.
– Может, распорядишься, чтобы нам подали кофе? Сейчас самое время взбодриться, – сказала она скороговоркой, как будто заговаривала Джеймсу зубы. – Я уверена, что кофе пойдет тебе на пользу.
Джеймс проигнорировал ее слова.
– Что у тебя в руке?
– Это? О, ничего особенного, – натянуто улыбнулась леди Мэтисон. – Скорее всего доставили билет в театр.
Джеймс молча протянул руку, и мать, вздохнув, отдала ему письмо.
– Печать сломана, – заметил он, с подозрением взглянув на нее.
Леди Мэтисон небрежно пожала плечами.
– Письмо пустячное, поэтому слом печати не имеет никакого значения, есть печать или нет. Посыльный, должно быть, уронил конверт по дороге, вот печать и сломалась.
Однако письмо оказалось совсем не пустячным: на печати был изображен герб леди Ирвинг, который можно было разглядеть, несмотря на то, что воск был разломан. Текст письма был коротким, но хлестким:
«Милорд, вы опозорили моих племянниц, а значит, и меня. Полагаю, вам понятно, что я имею в виду. Мы немедленно уезжаем в деревню. Прошу, не пытайтесь увидеться с нами и не пишите нам.
Эстелла Ирвинг».
У Джеймса было такое чувство, будто его ударили по лицу, будто конь лягнул в голову, будто сердце вырвали из груди. Как могла леди Ирвинг отреагировать таким образом на его предложение руки и сердца, сделанное Джулии? Или Джулия умолчала об этом? А может, леди Ирвинг не желает, чтобы он женился на Джулии?
– Что-то неладно? – спросила леди Мэтисон, и все встало на свои места.
Джеймс понял, почему она успокоилась и ее гнев утих. Это она сама написала злополучное письмо и хитро подсунула его сыну, а теперь как ни в чем не бывало смотрела на дело рук своих, страшно довольная собой.
