Ольга Клюкина - Сапфо, или Песни Розового берега
— Хм, хм, я просто хотел сказать, что богатство и слава, конечно, нередко идут рука об руку, но иногда и расходятся в противоположные стороны, поверь мне, Фаон, я это хорошо знаю, — проговорил спокойно Эпифокл, с удовольствием рассматривая свои руки, от пара потихоньку красневшие и становившиеся на вид более молодыми. — Я думаю, что молва о «фаониях», которые проводят в честь тебя Алкей и сама великая Сапфо, совсем скоро разнесется по всему Лесбосу, и ты без всяких усилий сделаешься известным на острове человеком. Попомни мои слова: с тобой, Фаон, будут искать знакомства многие достойные мужи, к которым сейчас тебе страшно приблизиться, и самые богатые женщины, и ты даже не заметишь, как сам очень скоро сделаешься богат. Разве не так? Скажи сам, что предпочтительнее: быть известным человеком у себя на родине или никому не нужным на далекой чужбине?
— Известным, конечно, — нетерпеливо проговорил Фаон, вскакивая со скамьи. — Но здесь так жарко! Пойду лучше вылью на себя ведро холодной воды! Лучше бы я все же пошел купаться на море с Леонидом. Не могу быть так долго в парилке!
Фаон попытался было открыть дверь, но она была прикрыта слишком плотно и с первого раза не поддалась.
— Присядь, мой дружок, не спеши, тебе надо прежде всего учиться терпению, — сказал Алкей, с удовольствием приобнимая мальчика за плечи и снова усаживая его на скамью. — Видишь, мы же сидим спокойно. В парной комнате следует находиться определенное время, чтобы это принесло пользу для организма, или лучше сюда вовсе не заходить. Когда время придет, банщик сам нам откроет дверь.
Фаон со вздохом сел на скамью и глотнул из кубка вино, хотя и само вино, и сосуд уже были теплыми и вовсе не утолили его жажды.
Алкей с нескрываемым наслаждением еще раз посмотрел сверху вниз на розовое, пылкое тело Фаона и украдкой вздохнул.
Что и говорить, юноша был сложен настолько удачно, словно боги по волоску промерили все пропорции, прежде чем сотворить такое совершенство — даже ступни ног Фаона, казалось, были строго соразмерны кистям его рук с тонкими, красивыми пальцами и блестящими ноготками.
Фаон был достаточно высокого роста, но не длинным, полноватым, но вовсе не толстым, в меру мускулистым, но именно только в ногах и руках, тогда как заднее место и живот Фаона словно излучали мягкое, приятное тепло.
Но, пожалуй, главное очарование Фаона состояло в том, что сам он пока словно бы вовсе не осознавал своей редкостной природной красоты, никак не использовал ее великой силы, а был просто непосредственным, добрым ребенком, впрочем, привыкшим к тому, что на него все вокруг смотрят с радостной улыбкой.
Алкей вдруг представил, каким острым удовольствием для него стала бы возможность как-нибудь остаться в такой парилке, или лучше даже в более прохладной комнате, с Фаоном совершенно наедине.
Но вместе с тем Алкей не хотел чересчур спешить, чтобы окончательно не напугать Фаона своим натиском, и решил прибегнуть пока лучше к хитроумным услугам Эпифокла, который тоже оглядывал мальчика с улыбкой умиления на разрумянившемся и несколько разгладившемся лице.
— Однажды, друзья мои, я попал в Спарте на гимнопедии — праздник обнаженных мальчиков, — мечтательно вспомнил Эпифокл. — Но клянусь Зевсом, мне кажется, там не было ни одного такого красавчика, как наш Фаон. Впрочем, тех мальчиков я не мог видеть настолько близко, как тебя сейчас. Но ты, Фаон, все равно сложен прекрасно, как Ганимед.
— Ты хорошо сделал, что не сравнил его с Эвфорионом, — рассмеялся Алкей. — И за это, Эпифокл, я, так уж и быть, еще подолью тебе вина.
— С кем? Про кого вы все время говорите? — переспросил Фаон, нетерпеливо пожимая плечами — он не привык подолгу сидеть на одном месте. — Я про таких никогда не слышал.
А Эпифокл с Алкеем после простодушного признания юноши тут же рассмеялись особым самодовольным смехом заговорщиков или чересчур образованных людей, которые видят, что для окружающих их ученые речи кажутся такими же непонятными, как незнакомый язык варваров.
В минуты подобного смеха Алкей испытывал ни с чем не сравнимое чувство собственного превосходства и не имел сил себе в этой радости отказывать.
— О, это совсем не важно, — опередил Алкей Эпифокла, который хотел было сделать необходимые пояснения, видя, как Фаон рассердился и покраснел еще больше — теперь уже от досады. — Не все сразу, несмышленыш. Когда, Фаон, ты поселишься в моем доме, то узнаешь много чего для себя нового и интересного, а вскоре будешь блистать перед всеми не только красотой и славой, но также и своими знаниями.
— Вы все только смеетесь надо мной, — вздохнул Фаон и прибавил жалобно: — А мне не нравится, когда надо мной смеются!
— Клянусь Зевсом, Фаон, нет! — со смехом сказал Алкей, поднимая кубок. — Пройдет совсем немного времени, и ты затмишь мою славу!
На самом деле Алкей сейчас просто не хотел пересказывать Фаону старинных преданий о том, как прекраснейший из смертных Ганимед был избран богами кравчим — прислужником за трапезой, после чего Зевс сделал красавчика своим возлюбленным, а зато Эвфориона — крылатого сына Ахилла и Елены — громовержец убил молнией за то, что упрямый мальчишка не пожелал вступать с ним в половую связь.
Как бы пылкий, но, откровенно говоря, не слишком смышленый Фаон не почувствовал в подобном сравнении скрытой угрозы!
— И все же здесь слишком жарко, — снова заерзал на скамье Фаон. — Неужели вы сами не чувствуете?
— Нет, Фаон, пока еще температура пара не достигла нужного градуса, — соврал Алкей, с умным видом выставив вверх палец, словно он определял сейчас направление ветра.
Вообще-то Алкею самому уже тоже сделалось несколько жарковато, но он боялся, как бы мальчишка не сбежал от них с Эпифоклом прочь, едва только слуги откроют дверь, и приготовился терпеть столько, сколько потребуется.
— Да? Разве жарко? Хм, а я только еле-еле начал согреваться, — проворчал Эпифокл. — Эх, молодость, молодость, и куда вы только напрасно спешите?
Но вспомнив, что он пришел в баню не только для того, чтобы смыть с себя многодневную грязь, как следует согреть свои старые кости и всласть поворчать, Эпифокл тут же очнулся и проговорил.
— Неважное здесь все же подают вино, Алкей. У тебя дома гораздо лучше. Клянусь, я нигде раньше не пил такого вина, как у тебя за трапезой, и не ел таких сладких рябчиков, и устриц, которые буквально тают во рту, словно они сделаны из меда. Нужно быть последним глупцом, Алкей, чтобы отказываться от твоего щедрого гостеприимства. Ну а стать твоим домочадцем — это было бы пределом моих мечтаний!
