Флора Спир - Любовь и честь
– Прекрасно понимаю. – Пирс поглядел на свою красавицу дочь и представил себе, как Бэрд ее допрашивает. – Я заполучу у Роэз этот ключ сегодня же.
ГЛАВА 17
За исключением двух лужиц света вокруг серебряных канделябров, которые Роэз поставила на каждом конце верхнего стола, в большом зале царил гнетущий сумрак. Его прорезали редкие цветные пятна: чернокудрая красота Самиры, оттененная яркой синевой ее платья, глубокого винного цвета наряд Роэз, зеленая туника молодого Вильяма Криспина. Они были самыми яркими фигурами за верхним столом, потому что Элан и Пирс оделись в простые темные туники, подходившие к их скромному званию телохранителей Самиры, а Бэрд не потрудился сменить свою испачканную и пыльную хламиду. Слуги и солдаты одеты были в повседневное платье. В отличие от верхнего стола зал почти не освещался: лишь редкие дымные факелы торчали в кольцах вдоль стен.
Элан, проживший столько лет в солнечном и теплом Средиземноморье, привык к итальянским домам, открытым воздуху и свету, так что теперь с трудом приспосабливался к пронизывающей сырости сумрачного английского замка. А этот замок хранил еще терзающие сердце воспоминания. Оглядывая зал, Элан мысленно видел его таким, каким он был во время последней его трапезы за столом Рэдалфа, когда Джоанна принадлежала Криспину, и его сердце разрывалось от нестерпимой боли. Все же Элан не мог полностью погрузиться в то навсегда ушедшее время любви и надежд. Он слишком изменился, слишком многое пережил, чтобы желать возвращения своей пылкой юности. Да и не смог бы отрешиться от нерадостного унылого настоящего, сулящего ему холодное одиночество.
– Этот роскошный пир устроен не по распоряжению Рэдалфа. Я не вижу необходимости для подобной ерунды вроде серебряных подсвечников или вот этого глупого обряда, – проворчал Бэрд, отсылая прочь слугу, поднесшего ему серебряные тазик и кувшин, чтобы вымыть руки. – У меня нет желания благоухать, как цветок. Я – воин, а не баба.
– Это всего лишь знак гостеприимства, – ответил Вильям Криспин, – когда хозяин заботится о своих гостях со всей присущей ему учтивостью. Тебе, Бэрд, следовало бы сменить не подобающую торжеству одежду.
– Я не благородный лорд, – возразил Бэрд, – а всего лишь капитан охраны, и у меня много забот. Леди Роэз, я буду благодарен вам, если вы велите вашим ленивым слугам поторопиться с моей едой. Мне надо идти заниматься делом, а не возиться со всякими глупостями вроде умывания рук.
Решив, что лучший ответ на дремучее хамство Бэрда – не обращать на него внимания, Вильям Криспин наклонился вперед, чтобы заговорить с Эланом, сидевшим по правую руку от него между Самирой и Бэрдом.
– Сэр Люкас, леди Самира рассказала мне, что вы входите в число солдат ее отца в Асколи и что вы знаменитый воин. Мне хотелось бы услышать рассказ о сражениях, в которых вы участвовали.
– Мне тоже, – буркнул Бэрд. – По крайней мере, это будет интересно послушать. Расскажите нам, где вы воевали и каким оружием пользуются в дальних странах.
Не зная, насколько Бэрд и Вильям Криспин осведомлены о войнах в Италии, Элан говорил осторожно, не вдаваясь в подробности, упоминая только о самом распространенном оружии. Рассказывая, он ощущал, что Бэрд не перестает наблюдать за ним, и стал тревожиться, не узнал ли его верный соглядатай барона или же просто подумал, что где-то встречал раньше.
– Моего деда ваши рассказы очень бы заинтересовали, – заметил Вильям Криспин, когда Элан кончил говорить. – Как жалко, что вы завтра нас покидаете, до возвращения барона Рэдалфа.
– Когда путешествуешь, хватит и ночи, чтобы сделать привал, – пробурчал Бэрд, поднося к губам чашу с вином. – Что мне особенно хотелось бы знать, так это зачем вы вообще сюда приехали. Почему вы решили остановиться в Бэннингфорде? – Глаза его над краем чаши вызывающе смотрели на Элана.
– Это из-за меня, – вмешалась Самира, не дав Элану открыть рот. – Я так жутко замерзла и так устала, что мои добрые слуги побоялись, что я заболею, если не передохну.
– Мне так и сказали. – Бэрд замолчал, продолжая подозрительно наблюдать за непрошеными гостями. Сидевший рядом с ним Элан крепче сжал рукоятку своего ножа, которым резал мясо. Если понадобится, он может стать надежным оружием. Как собака, вцепившаяся в кость, Бэрд снова вернулся к своему дознанию. Он учуял в появлении чужестранцев что-то неладное.
– А почему вы ехали мимо Бэннингфорда? Что здесь такого привлекательного?
– Простите меня за прямоту, но ничего особенно привлекательного в этом замке нет, – отвечала Самира, обольстительно улыбнувшись сначала Вильяму Криспину, а потом Бэрду. – Просто он оказался у нас на пути.
– На пути куда? – не отставал дотошный Бэрд, и Элан встревожился, не забыла ли Самира придуманную ими историю.
Но он должен был знать, что она слишком уверена в себе, чтобы растеряться и сказать нечто неубедительное.
– Моя покойная бабушка была шотландской принцессой, – гордо объявила она, – потомком священной памяти короля Дункана. Перед своей смертью в Асколи, где она прожила много лет, будучи замужем за моим дедушкой, эта благородная дама заставила меня поклясться, что я совершу паломничество на могилу короля Дункана в Айоне. Вот что привело нас в Англию. Мы совершаем святое паломничество. – Самира произнесла эти последние слова таким пылко-набожным тоном, что Вильям Криспин поглядел на нее с почтительным восхищением, и даже во всем сомневающийся Бэрд одобрительно кивнул. Но не прекратил своего допроса. Хватка у него была воистину бульдожья.
– Меня удивляет, что вы по дороге останавливаетесь не в церковных приютах, а в замках, – сказал Бэрд.
– Вообще-то, – откликнулся Элан, поняв, что настала пора ему вмешаться, – мы именно это и делаем: как раз собирались провести эту ночь в аббатстве Святого Юстина.
– Вот и надо было ехать туда, – схамил Бэрд. – Это недалеко.
– Я не мог рисковать здоровьем миледи, раз она плохо себя чувствовала.
– Чепуха!
Элана не удивило, что такой дикарь, как Бэрд, презирает их, заботящихся о здоровье женщин, которых он и за людей не считал. Увлекшись едой, Бэрд наконец угомонился и перестал вести свое дознание. Элан услышал, как Самира тихо беседует с Вильямом Криспином: юноша просил, чтобы она обращалась к нему по имени, так, как зовут Уилла все его друзья.
– Только моя мать почему-то упрямо зовет меня Вильям Криспин, – заметил он.
Зная настойчивость Самиры, Элан не сомневался: она сделает все возможное, чтобы выведать у молодого лорда, что ему известно и может стать полезным для осуществления их дерзкого замысла. Элан не прерывал беседы молодых людей, а лишь внимательно слушал, и вскоре ему стало ясно, что юный Уилл верил совсем в другое объяснение давних трагических событий, ничего общего не имеющее с воспоминаниями Элана.
