Анна Годберзен - Слухи
Элизабет наблюдала, как мать с легкой улыбкой кивнула ему. Она знала, что ее матери трудно было сделать даже это — только благодаря уговорам Эдит смогла состояться эта церемония, — и была благодарна. Позже, в поезде, она расскажет Уиллу, как много сделала для них Эдит, и они придумают, как отблагодарить ее, когда начнут поступать доходы от их нефти.
— Мистер Кэрнз, как красиво это было, — обратилась миссис Холланд к Сноудену льстивым тоном. — Нам снова очень повезло, что вы с нами. По-видимому, вы будете бесконечно нас удивлять, демонстрируя с каждым новым днем нашего знакомства свои скрытые качества.
— Для меня это было честью. Но сейчас вы должны меня извинить… Мне нужно заняться одним небольшим делом, и я уверен, что ваша семья хочет немного побыть без посторонних.
Сноуден пожал руку Уиллу, затем повернулся к Элизабет. Им удивительно повезло, подумала она, что они встретили Сноудена, такого доброго и щедрого. Он казался ей сейчас чуть ли не членом семьи.
— Поздравляю вас обоих, мистер и миссис Келлер.
Когда Сноуден удалился, за ним последовали его слуги, и Холланды наконец остались одни. Сквозь кружевные занавеси проникал свет с улицы. Большинство картин исчезло со стен гостиной, но осталось несколько морских пейзажей. Эта гостиная сохранила свою ауру — Элизабет помнила, как маленькой девочкой считала, что там происходят какие-то непонятные вещи, ведомые лишь взрослым.
Клэр ушла приготовить чай с пирогом, а Элизабет села рядом с матерью на маленький диванчик.
— Когда Сноуден вернется в Бостон, он выправит свидетельство о браке и пришлет вам в Калифорнию. Будет не так заметно, если он сделает это там. О, Элизабет, — прошептала она, — я буду по тебе скучать, буду скучать. Но тебе нужно поскорее уехать. Чем дольше ты будешь тут оставаться, тем больше вероятность, что тебя могут обнаружить. А ты же знаешь, что это будет конец для нашей семьи.
Элизабет кивнула, сдерживая слезы. Ей хотелось сказать матери, как важно для нее, что она обвенчалась в присутствии своей семьи, но, в конце концов, решила, что в, этом нет необходимости. До Нового года осталось всего несколько дней, и она проведет их с теми, кого любит больше всего. Они будут вместе сидеть, за трапезами, и близкие привыкнут к мысли, что она — миссис Келлер. А затем, накануне Нового года, следуя совету Сноудена, который считал, что это самое безопасное время — почти никто не едет в этот день на поезде и их вряд ли заметят, — они соберут два маленьких чемодана и во второй раз распрощаются с Грэмерси и Нью-Йорком — на этот раз навсегда.
42
«Сегодня утром в „Уорлд" было помещено объявление о помолвке мисс Пенелопы Хэйз и мистера Генри Скунмейкера. Эта чудесная новость заняла всего одну строку. Разумеется, зная о том, что кольцо, которое молодой Скунмейкер подарил своей предыдущей невесте на помолвку, всплыло на поверхность, мы не можем не задуматься, что же произойдет, если леди, носившая это кольцо, тоже всплывет на поверхность…»
Из светской хроники Нью-Йорка в «Уорлд газетт», среда, 27 декабря 1899Пенелопа бежала по залам особняка Хэйзов, прижав к груди свою маленькую собачку, и эхо вторило ее шагам. Она была так близка к тому, чтобы получить то, чего хотелось ей больше всего на свете, но она чувствовала, что коварные силы готовы отнять у нее это. Она отбрасывала длинную тень на пол в черно-белую клетку, когда бежала по залам первого этажа с невероятно высокими зеркальными потолками. Этот особняк из красного кирпича и известняка на Пятой авеню, № 670, норой подавлял даже девушку столь хладнокровную, как Пенелопа. Слухи о возвращении Элизабет лишили ее сна, а воображаемая картинка, на которой Генри и Диана были вместе, испортила прекрасные часы пробуждения. Увидев английского дворецкого, Пенелопа остановилась и, запыхавшись, подошла к нему.
— Ратмилд, — обратилась она к нему. Черные глазки-бусинки Роббера, ее бостонского терьера, в ужасе блуждали по комнате. — Где мои родители?
— Мадемуазель Пенелопа, я полагаю, что они пьют чай в гостиной. Вы бы желали, чтобы я…
— Нет-нет, — перебила его Пенелопа. Она передала собачку дворецкому. — Я сама.
Пенелопа начала подниматься по величественной мраморной лестнице на второй этаж, где ее родители пили чай в гостиной. Остановившись на первой ступеньке, она оглянулась:
— Вы можете сказать секретарше моей матери, что она очень скоро понадобится.
Никто, кроме разве что Изабеллы Скунмейкер, не помогал Пенелопе в достижении ее желаний, поэтому она без зазрения совести обрушивала свой гнев на всех. Особенно бесполезен был мистер Ратмилл, дворецкий. Он служил в нескольких титулованных английских семьях, прежде чем попал к Хэйзам, и знал, так же как молодая хозяйка дома, что они нувориши и им нужен английский дворецкий, который бы их обтесал. Он бросал на них насмешливые взгляды, которые не замечала толстокожая матушка Пенелопы, но Пенелопа прекрасно их понимала. Что касается Изабеллы, то она была в восторге, когда было объявлено о помолвке. Однако каждый раз, как она преподносила маленький подарок своей будущей невестке или взвизгивала от радости, многозначительно подмигивая, Пенелопе казалось, что над нею насмехаются.
Она добилась того, чего хотела, но ей пришлось применить шантаж, и пока что за все свои труды она не получила даже кольца. Она повела себя так умно, глядя на многое сквозь пальцы ради себя и Генри, а он даже не оценил этого. Со стороны Генри не было ни одного романтического жеста, ни одного нескромного взгляда. Пенелопа чувствовала себя очень одинокой и, если бы не гордость, усомнилась бы, стоит ли все это продолжать. Но она была очень гордой, и именно это сейчас заставило ее подниматься по лестнице.
Пенелопа вошла в маленькую гостиную на втором этаже, окна которой выходили на авеню, как и у всех комнат, которыми семья часто пользовалась. Она не пыталась скрыть свое плохое настроение. Родители сидели у камина, а брат стоял неподалеку, возле одного из павлинов из французской эмали, в натуральную величину. Грейсон курил сигарету. Все трое с глупым видом уставились на Пенелопу.
— Ах! — раздраженно воскликнула она.
Комната с тяжелыми пурпурными портьерами на окнах была довольно темной, и миссис Хэйз должна бы выглядеть в полумраке лучше, но это было не так. Платье из зеленого с белым тарлатана, отделанное черными кружевами, подчеркивало тучность этой леди; темные волосы были подхвачены зеленой лентой. Зеленый бант не следовало надевать в ее возрасте.
— Что такое? — спросила Эвелин Хэйз, со стуком поставив чашку на стол. — Не хмурься — от этого у тебя будут морщины.
