Сьюзен Флетчер - Колдунья
Словно почувствовав мои мысли, он произнес:
— Это не война, сассенах. Не набег. — Он переступил с ноги на ногу. — Нас позвали в Ахалладер на встречу с главами других кланов, чтобы поговорить с Кэмпбеллом… Он предложил деньги. Наша преданность королю Вильгельму, похоже, стоит немало.
— Подкуп.
— Ага. Но мы не взяли денег. И произошла свара.
Мне стало очень грустно. Я не смогла спасти этого человека. Но мне было так горько, так печально, что не выразить и словами.
Волынки прекратили играть, подул легкий ветерок.
Аласдер стоял неподвижно. Сара подошла к нам, положив руку на живот. Она дважды поцеловала меня и сказала:
— Ничего нельзя было сделать, Корраг. Мы все видели рану. Не вини себя.
Они просили меня зайти к ним и поесть. Но как я могла идти есть? Видимо, я не настолько сильная. Я всегда думала, что у меня сильное сердце. Всегда думала, что я не воин, — но, возможно, вся моя жизнь была боем. Просто я воевала по-другому. Они ушли, а я ждала в темноте, пока не вернется лодка, — тело исчезло, похороненное в соленой земле острова.
Ахалладер. Запишите. Человек умер от раны, полученной там. Взятка была отклонена, и дирк был воткнут. Я больше ничего не знаю, но и этого достаточно, этим все сказано. Та ссора только ускорила беду, что пришла следом.
Я горевала по нему. По Макфэйлу.
Я не очень хорошо знала его. Но мы помахали руками, приветствуя друг друга, а потом я склонилась к нему в момент его смерти — я слышала его последний вздох. Я ощутила его щекой, а говорят, что последний вздох человека — это его правда, его душа.
Я видела море. В этом было маленькое утешение — в его бескрайности, в том, что за ним есть другие земли, которые я никогда не увижу. Я пыталась представить себе иной мир. Словно мертвые люди просто уходят куда-то, в то место, которое мне не дано увидеть, — место, расположенное за краем земли, но столь же настоящее, как пляж, на котором я тогда сидела. Я размышляла на берегу Лох-Левена. Глядя на чаек, и белые барашки волн, и на Эйлин-Мунде, который тоже смотрел на меня. Я не думала о королях. Я не думала о католиках, или о Боге, или о якобитах. Я лишь ощущала потерю и любовь. Я размышляла о шорохе прилива и отлива и о вдове, которая стонала, когда лодка вернулась обратно без него. О том, как плескалась вода в плошке.
Сара нашла меня там.
Она присела рядом, сказала:
— Ты не вини себя.
— Он помахал, — пробормотала я. — Мне помахал. Когда другие молча прошли мимо, он помахал.
— Я знаю. Он был хорошим человеком. Его сердце было огромным, как и он весь, но ты не могла спасти его.
Я кивнула. Глубоко внутри я это понимала.
— Почему ничто не может быть простым? Или добрым? Никогда не бывает так.
Сара кивнула:
— Я знаю. Все выглядит именно так. Но все пройдет со временем, это не может продолжаться вечно. И, — она слегка толкнула меня локтем, — это ведь вовсе не твои слова. Не ты ли видишь хорошее в каждой мелочи? Мой муж говорит, что ты такая.
Мы смотрели на воду. Чайка кричала с поросшей водорослями скалы, а в отдалении виднелся маленький паром, вставший на якорь на ночевку. Серое небо освещали красные лучи.
— На острове отличное место, чтобы обрести покой, — сказала она. — Там есть маленькая церковь. Говорят, что святая Мунде ходит по острову, а потому эта земля священна. Мы хороним там самых храбрых душой. Самых любимых.
Мне это понравилось. Я улыбнулась:
— Это был спокойный уход.
— Да, это так. Это значит, что Господь принял его. Говорят, что высокие волны, которые не пропускают на остров, могут означать, что мир скорбит, неистовствует и не хочет, чтобы человек оставлял его.
Две чайки скользили над водой, едва касаясь ее. Сара посмотрела на них и сказала:
— Я еще не видела, чтобы море так штормило. Так было, только когда хоронили десятого Маклейна. Дождь был до того силен, что ломал камни, — так Аласдер говорит. Он тогда был маленьким.
— Я не думаю, что мы по-настоящему оставляем его, — сказала я.
— Оставляем его?
— Мир. Эту землю, — прошептала я. — Я не думаю, что мы уходим слишком далеко.
Сара улыбнулась:
— Вот как. Теперь я вновь слышу твой настоящий голос. Аласдер рассказывал, что ты говоришь такое. Ему нравится, как ты говоришь, и мне тоже.
Мы сидели, глядя, как вспыхивает чешуя сельди в воде. Мы чувствовали легкий ветерок, и мы были двумя женщинами, сидящими бок о бок. Я спросила:
— Как вы? Вы оба?
Она выдохнула:
— Спокойные. Большие. Готовые. — И добавила: — Уставшие говорить о королях… Это все, что звучит в нашем доме. Все, о чем говорит мой муж, или это мне так кажется, — войны и Яков. Почему нужно постоянно это обсуждать? Я упрекаю их, но разве они прислушиваются к моим словам? Я ведь всего лишь женщина…
Я тихонько хмыкнула:
— Моя мать говорила, что, если бы женщины занимались политикой, на свете было бы больше покоя.
— Тут я с ней согласна.
Сара издала горловой звук в подтверждение своих слов.
— Это трудные времена, — сказала она.
— Тебе скоро рожать.
Она покачала головой:
— Не ребенок — я не имею в виду ребенка. Это трудные времена для всех нас. Это трудные времена для Хайленда и для тех, кто верен Якову. Аласдер обеспокоен. Он мало говорит, все время думает. Иногда он не спит и бродит по долине в своих мыслях. Он сомневается в правильности своих убеждений, как мне кажется, но что я могу сделать? Я? Та, что когда-то была среди врагов.
Я нахмурилась, и она это заметила.
— Кэмпбелл, — сказала она. — Я была одной из них. Я выросла на юге.
Я уставилась на нее:
— Ты из Кэмпбеллов?
— Была. По рождению. Мой отец из Арджилла, Маклейн всегда его ненавидел — и, по правде говоря, мой отец всегда ненавидел его. Так все и было. Но оба они не дураки, а потому решили создать союз. Мы были союзом — Аласдер и я.
Я моргнула:
— Это был политический ход?
Она рассмеялась:
— Опять это слово! Видишь? Мы все поражены этой чумой! Не политический ход — но мы поженились не по любви. Сначала ее вовсе не было. Я думала, он слишком вспыльчивый. В душе он скиталец, а я нет, а еще я считала его слишком уж кровожадным! Он всегда ходит с оружием… Но любовь нашла к нам дорогу.
Я подумала: «Кэмпбелл». Все, что я слышала в этой долине о Кэмпбеллах, было сказано со злом или обидой. С подозрением. Сара — одна из них или была одной из них раньше. Она поцеловала меня, когда мы встретились, и спросила: «Как ты?» — словно ее в самом деле интересовал ответ.
По нам пробегали тени облаков — тьма и свет.
