Барбара Картленд - Желание сердца
— Уверена, что да, — ответила Рене. — Он человек, который способен на очень глубокие чувства, если их пробудить, а вы, моя малышка, сделали это. Он любит вас, как до сих пор никогда не любил.
— Но достаточно ли сильно? — засомневалась Корнелия. Рене слегка вздохнула и отвернулась, чтобы не видеть беспокойства в глазах подруги.
— Нам остается только ждать, — сама себе ответила Корнелия.
Она поднялась и подошла к письменному столу.
— Все утро я пыталась написать ему письмо. Трудно было подобрать слова, но все же я чувствовала, что должна написать хоть что-то.
Она постояла секунду с конвертом в руке, затем открыла его и вынула письмо.
— Я хочу просить вас передать ему это, — сказала она, — вы были для нас обоих самым дорогим другом, поэтому лучше, если вы прочтете.
Рене взяла письмо. Оно было очень коротким и написано по-французски:
Я люблю вас всем сердцем, — писала Корнелия, — но я покинула Париж, и Вы не сможете найти меня. Если мы больше никогда не встретимся, знайте, что я люблю Вас.
Глаза Рене неожиданно наполнились слезами:
— О моя дорогая, — сказала она, — мудро ли рисковать столь многим?
— Чтобы выиграть все? — спросила Корнелия.
— А если проигрыш?..
— Если проиграю, — ответила Корнелия, — значит, прошлой ночью Дезире умерла.
— И вы никогда ему не признаетесь?
— Никогда. Рене поднялась.
— Вы гораздо храбрее и сильнее, чем я предполагала. Я успела полюбить вас и буду теперь молиться, чтобы все у вас было хорошо.
Корнелия поцеловала ее, крепко обняв.
— Что бы ни случилось, вы всегда останетесь моим другом, — сказала она, — но нам будет сложно встретиться, если только любовь не окажется важнее положения и не возьмет верх над гордостью.
— Я буду молиться за вас обоих.
Рене положила письмо в сумочку, снова поцеловала Корнелию, прежде чем опустить на лицо непроницаемую вуаль, и вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь.
Корнелия внезапно почувствовала, что совершенно измотана. Сбросив розовый пеньюар, она забралась в кровать и чуть не заснула, прежде чем Вайолет успела прибежать на ее звонок.
— Пошлите к его светлости сказать, что я не выйду ко второму завтраку, — пробормотала Корнелия.
Один взмах ресниц, и она снова провалилась в сон. Ей показалось, что она проспала очень недолго, когда ее разбудил голос Вайолет.
— Ваша светлость, ваша светлость!
К Корнелии медленно вернулось сознание.
— Что случилось? — спросила она.
— Его светлость настаивает на немедленном разговоре с вами.
От испуга Корнелия сразу проснулась и села в кровати.
— Он не должен сюда войти, — сказала она, представив себя со стороны с распущенными волосами и в розовой ночной сорочке.
— Нет, ваша светлость, он просит, чтобы вы немедленно оделись. Он ожидает вас в гостиной.
Корнелия не задавала больше вопросов, а встала и торопливо прошла в ванную, приготовленную Вайолет. Очень быстро одеться было весьма трудно, и хотя двери были закрыты, Корнелия не сомневалась, что герцог вышагивает взад-вперед, по ковру, сцепив руки за спиной и склонив в задумчивости голову.
Одевшись наконец в очередное пастельное платье из своего гардероба и не забыв черные очки, Корнелия вошла в гостиную.
— Добрый день, — сухо поздоровалась она. — Прошу прощения, что не спустилась ко второму завтраку, но я не совсем хорошо себя чувствовала.
— Второй завтрак! — воскликнул герцог, как будто впервые слышал о таком.
— Вы разве ничего не ели? — поинтересовалась Корнелия.
— Нет… мне кажется, что нет, — ответил он, — но это не имеет значения.
Вид у него был взволнованный, полубезумный, от обычной неспешной вежливости не осталось и следа. Лицо покрывала бледность, под глазами пролегли темные круги бессонницы, но помимо этого в лице его читалось выражение, которого Корнелия раньше не видела и которое не совсем понимала.
— Я хотел с вами немедленно поговорить, — сказал герцог, — потому что мы тотчас должны отправиться в Англию.
— Сегодня? — удивилась Корнелия. — Но мы ведь собирались уехать завтра!
— Да, я знаю, — ответил герцог, — но планы придется изменить. Наш немедленный отъезд продиктован настоятельной необходимостью.
— Но почему?
— Сожалею, но не могу вам ответить в данную минуту. Я только прошу вас верить, что сегодняшний отъезд чрезвычайно важен.
— Вы получили письмо… телеграмму… заболела ваша мать? — осведомилась Корнелия.
— Ничего подобного, — нетерпеливо ответил герцог. — Это дело частного порядка, и я расскажу вам о нем в свое время, если позволите. Как скоро вы будете готовы?
— Думаю, как только управится Вайолет, — ответила Корнелия.
— Хаттон спустит вниз мои сундуки через полчаса, — сообщил герцог. — Вы отдадите распоряжения своей горничной?
— Да, конечно, если вы этого желаете.
Корнелия направилась в спальню. Герцог раздраженно постукивал пальцами по столу с видом человека, которого окончательно вывели из себя. Корнелия передала Вайолет все, что должна была сказать.
— Если почувствуешь, что не справляешься, позови на помощь горничную из отеля, — предложила она, а затем, вместо того чтобы вернуться в гостиную, села на диван в своей спальне.
Она поняла, что не может сейчас находиться рядом с герцогом. При виде его сердце начинало биться быстрее, и ей стоило большого труда не кинуться к нему в объятия.
Корнелии хотелось притянуть к себе это измученное волнениями лицо, провести пальцами по его усталым глазам и прошептать ему на ухо правду — что Дезире здесь, рядом, и до нее можно дотронуться губами. Она знала, что теперь он страдает, и спрашивала у самой себя, лежит ли ее записка у его сердца, и целует ли он ее так же, как она целовала все письма, которые получала от него. Она любила его — Господи! — как она любила его! Тяжело было видеть герцога несчастным, но все же только через это его страдание они могли завоевать путь к настоящему счастью. С железной решимостью Корнелия принудила себя к хладнокровию. За несколько последних недель она приучилась разводить свои мысли и чувства в разные стороны.
В присутствии мужа она была сдержанной и даже подавленной, если выступала в роли Корнелии. Надевая черные очки, она сразу ощущала ту застенчивость, которая была неотъемлемой частью характера Корнелии до тех пор, пока она не превратилась в Дезире.
Но притворство теперь давалось труднее, чем когда-либо. Прошлая ночь сняла все последние барьеры, сдерживающие красноречие Корнелии. Вспоминая слова, которые сами приходили на ум, нетерпеливость поцелуев и восторг любви, она знала, что никогда больше не будет испытывать неловкость или сознание, поскольку двух слов связать не может. Если же к ней и придет застенчивость, то только та, от которой финальная неизбежная капитуляция становится еще слаще.
