Елена Арсеньева - Обручение на чертовом мосту
Емеля напялил «гречневик» и армяк, перепоясался Спирькиным кушаком. Сунул за него кнут и пошел к воротам постоялого двора. Вернулся он вскоре и рассказал, что Адольф Иваныч еще не появлялся, однако коня из Лаврентьева привели.
– Что ж это за конь такой? – недоумевал Емеля. – Слуги говорят, зовут его Буяном, лихой он, словно ветер, с привязи сорвавшийся. Не верят слуги, что Адольф Иваныч сможет с ним управиться. Спирька, вот ты скажи: есть у нас в Лаврентьеве такой конь?
– Нету, – покачал головой Спирька.
– Вот и я говорю – нету у нас никакого Буяна! – дивился Емеля. – Не иначе, Булыга его у кого-то украл!
И тут Ирену осенило.
– Да не Буян это, а Байярд! – воскликнула она. – Булыга украл коня у господина Берсенева. И если Адольфу Иванычу в самом деле удастся с ним управиться, его никто не догонит, он легко до города доберется, а там ищи его, свищи… Пошли в конюшню, Емеля. Там ждать будем.
– Да какая тебе конюшня, скажи на милость? – хмыкнул Емеля. – Как только увидят тебя в этом платьишке, мигом все сбегутся. Не утаишься!
– Значит, мне нужно будет переодеться в мужскую одежду, – решительно сказала Ирена и задумчиво уставилась на Спирьку.
Тот в ужасе вцепился в свои портки:
– Не отдам! Ни за что не отдам! У меня и исподников-то нету, по скудости нашей!
Раздевать донага этого бедолагу Ирене совсем не улыбалось, так же, впрочем, как напяливать на себя его латаные-перелатаные порты.
– Снимай армяк и шапку, Софокл, – приказал она. – Я их надену.
Тот повиновался, и уже через несколько минут две странные фигуры мелькнули в воротах постоялого двора, улучив минуту, когда слуги ушли в дом ужинать.
Скользнули в конюшню… и Ирена так и ахнула:
– Байярд! Я угадала!
Точно, это был он, вороной красавец с атласной кожей и умными глазами. Недоверчиво покосился на Ирену и вдруг повернул к ней голову, заржал дружелюбно… Узнал!
Она готова была обнять его и расцеловать, но тут Емеля, который задержался у входа, обернулся с круглыми от возбуждения глазами:
– Идут! Идут Адольф с Булыгою!
Итак, успели вовремя.
Метнулись за вороха сена, затаились.
– Адольф Иваныч, отец вы наш, батюшка родной, – послышался плаксивый голос Булыги. – Я вам служил… я вам… возьмите меня с собой либо деньжонок отсыпьте. Вы ведь по-царски нынче разжились. А коли не пожелаете, – в голосе старосты зазвучали угрожающие нотки, – я ведь и в ножки господину Берсеневу кинуться могу…
Голос его оборвался странным бульканьем, и Ирена почувствовала, как пальцы Емели стиснули ей руку.
Да… кажется, напрасно Булыга осмелился угрожать Адольфу Иванычу!
Послышалось какое-то шуршанье.
Ирена осторожно выглянула и увидела управляющего, который оттащил тело горбуна в угол и проворно засыпал сеном пятна крови, лившейся из перерезанного горла Булыги. Отряхнул руки, оглянулся волчьим взором и пошел к Байярду. Конь нервничал, пятился, перебирал ногами, испуганный запахом смерти, но Адольф Иваныч так ударил его кулаком в шею, что Байярд зашатался и присел.
Ах ты, зверь! Ирена еле удержалась, чтобы не выскочить. Емеля снова впился ей в руку.
В одной руке Адольф Иваныч сжимал нож, который был еще красен от крови Булыги, другой пытался поставить Байярда так, чтобы удобнее было забраться в седло. Конь был слишком высок для коротконого управляющего, да еще снова принялся нервно плясать. Адольф Иваныч едва удерживал его, придерживая висящий через плечо кожаный мешок. Мешок был, похоже, очень тяжел – Адольфа Иваныча так и клонило влево.
Итак, он все же унес деньги и пустился в бега.
– Стой, проклятая скотина! – прорычал Адольф Иваныч, снова ударяя Байярда. Конь ржанул от боли почти человеческим голосом, но послушался, когда Адольф Иваныч потащил его к кадке с водой. Адольф Иваныч вскарабкался на ее край, поставил ногу в стремя, другую уже занес над седлом, оглянулся, угрожающе поводя глазами… Он был так страшен в это мгновение, такой дьявольский пламень горел в его глазах, что Емеля, который уже приподнялся было, готовясь кинуться на управляющего, испуганно замер.
Да ведь он уйдет! Вот-вот умчится!
Стоит ему только поудобнее устроиться в седле и повернуть Байярда к приотворенным дверям, как тот улетит – и не поймаешь, не догонишь!
Ирена рванулась из-за охапки сена.
– Ай-й-йя! – взвизгнула она отчаянно.
Байярд взвился на дыбы!
На миг мелькнуло перекошенное лицо Адольфа Иваныча, летящего с седла… Он влетел головой в кадку и замер вверх ногами. Ирена от ужаса зажала руками рот, ее трясло.
Байярд забился в угол конюшни и бешено колотил ногами в стену.
Тело Адольфа Иваныча, стоящее торчком, качнулось, завалилось, но голова не поднялась из воды, которая окрасилась кровью.
– Батюшки-матушки… – нелепо бормотал Емеля, вздымая руку для крестного знамения, но не находя сил совершить его. – Воистину – метил в окошко, а попал в лукошко! Хотел отворотить от пня, а наехал на колоду! Думал…
– Замолчи, – чужими, непослушными губами прошептала Ирена, отворачиваясь от кадки и прерывая этот поток подходящих к случаю пословиц. – Некогда болтать. Надо уходить отсюда, и поскорей.
Она выбралась из-за куч сена и чуть не упала, споткнувшись о кожаный мешок, который валялся на пути. Деньги! Те самые деньги, которые должны были принадлежать Игнатию, а теперь… а теперь, значит, принадлежали ей?..
– Бери, бери, – буркнул Емеля. – Не сомневайся. Твои они.
Ирина с усилием подняла мешок. Задумалась…
Если эти деньги оказались у Адольфа Иваныча, значит, он ничего не открыл Берсеневу о смерти Игнатия, о его венчании с Иреной. Значит, Берсенев продал ее Макридиной не потому, что не хотел делить с ней Лаврентьево. Он избавился от нее, просто как от надоевшей, слишком много о себе возомнившей любовницы! И это было еще оскорбительней!
Смыть кровью. Это можно смыть только кровью!
Ирена с усилием отогнала мысли, которые приводили ее в ярость и сводили с ума. Они с Емелей вдвоем забрались на Байярда, которого с грехом пополам удалось утихомирить, и горячий конь вынес их с постоялого двора. Слуги все еще ужинали, и побег их остался незамеченным, так же как и кровавое происшествие в конюшне.
Спустя несколько минут они поравнялись с тем местом, где оставили при дороге телегу. Спирька клевал носом, но радостно вскинулся, увидев их:
– Эх, вернулись?! А это что ж за красавец? Неужто барский конь?
– Он самый, – сухо сказала Ирена. – А теперь, Софокл, настало нам время прощаться.
– Как так? – испугался тот, глядя на девушку, которая поудобнее устраивалась в седле. Узкое платье мешало сесть по-мужски, и Ирена безжалостно рванула подол с одной стороны. Ничего, армяк прикроет голые ноги. – Я-то думал, мы в Лаврентьево… Чтоб заявить, кто ты есть…
