Дженнифер Эшли - Незабываемые ночи
— У тебя нет никаких тарелок.
— Кухарка разрешила мне взять крышки с кастрюль. Ты понимаешь, любовь моя, я хочу, именно хочу проиграть это пари. Я буду счастлив проиграть это пари.
Мак подошел к Изабелле и поцеловал ее медленным поцелуем, и стало понятно, что он хочет целовать ее всю ночь.
— Пойдем со мной, мой ангел, — попросил Мак. — Я буду с радостью петь проповеди за трезвый образ жизни на углу улицы, если буду знать, что ты рядом.
— Это, наверное, самая необычная просьба мужа к жене, — улыбнулась Изабелла. — Конечно, я пойду с тобой, Мак.
— Вот и хорошо. А сейчас…
Их ждала импровизированная постель. Изабелла поняла, что смеется, когда они с Маком решили воспользоваться ею по назначению.
Через неделю, прохладным вечером в среду, Мак стоял в конце Олдгейт-Хай-стрит, которая переходила в Уйатчепел, вместе с оркестром Армии спасения. Они репетировали, и женщина-сержант была чрезвычайно довольна тем, что в их ряды влился отпрыск аристократического рода.
К тому времени, когда они начали играть, собралась толпа, состоявшая из дюжины друзей Мака по клубу, двух десятков уличных зевак и просто прохожих, спешивших домой после трудового дня. Через дорогу от Мака стояла Изабелла с Эйми в окружении Беллами, мисс Уэстлок и двух дюжих лакеев в качестве охраны.
Самыми шумными оказались лорды из Мейфэра, которые начали улюлюкать и выкрикивать насмешки, как только Мак поднял тарелки. Женщина-сержант не обратила на это никакого внимания и подала сигнал оркестру. Заиграла музыка, заглушая вопли толпы.
Народ и ангелы да чтут
Христа, Царя всего! (Бум! Бум!)
Корону пусть ему несут,
Венчайте все его!
Венчайте все его! (Бум! Бум! Бум! Бум!)
Мак старательно пел, ударяя в тарелки, когда повторялись слова. Сержант призывала людей из толпы присоединяться к ним, и вскоре половина улицы в едином порыве пела вместе с оркестром.
Корону пусть ему несут,
Венчайте все его! (Бум! Бум!)
Ве-енча-айте все-е е-гo! (Бум! Бум! Бум! Бум!)
Шесть строф гимна закончились под шквал аплодисментов и нескольких колких замечаний. Сержант стала читать проповедь собравшимся, призывая их присоединиться к движению за воздержание от употребления спиртных напитков, избавление от оков алкоголя и порока и готовность принять Христа как своего Спасителя.
Мак передал свои тарелки товарищу по оркестру и шагнул в толпу, протянув для пожертвований свою высокую шляпу. Это была одна из его лучших шляп, сшитая из жесткого меха и подбитая шелком. На деньги, выложенные за эту шляпу, можно было несколько месяцев спокойно содержать женщину-сержанта с ее оркестром.
— Ну давайте, джентльмены, мы спели гимн и прочитали проповедь. — Мак взмахнул шляпой перед носом Колифлауэра и лорда Рэндольфа. — Настало время запустить блюдо для сбора пожертвований.
— Хорошая шутка, Маккензи, — ухмыльнулись Рэндольф и Колифлауэр, считая, что их приятель шутит.
— Давай-давай, — Мак ткнул шляпой в живот Коли, — лучше положи деньги сюда для красивой женщины-сержанта, чем проматывать их на игры и кутеж.
— Господи, они его окрутили, — заморгал удивленно Колифлауэр. — Он присоединился к движению за воздержание от употребления спиртных напитков.
— Как пали сильные,[7] — фыркнул Рэндольф.
— Тридцать гиней? — громко произнес Мак. — Ты действительно сказал, что даешь тридцать гиней? Как это великодушно с твоей стороны, милорд Рэндольф Мэннинг. Твой отец-герцог будет гордиться тобой. А ты тоже, Коли? Леди и джентльмены, маркиз Данстан жертвует тридцать гиней.
Толпа зааплодировала. Мак держал шляпу, прижав ее к груди Колифлауэра, пока тот с глуповатым видом не положил туда пригоршню банкнот. Рэндольф заворчал, но тоже добавил свои деньги. Мак повернулся к еще одному своему другу.
— Полагаю, сорок гиней от вас, достопочтенный Бертрам Кларк?
— Сорок? — округлил глаза Бертрам. — Ты, должно быть, шутишь.
— Я никогда не шучу, когда речь идет о благотворительности. Я так растроган этими щедрыми подарками.
— Да я и сам чувствую, как меня охватывает волнение, — пробормотал Бертрам, но вынул пачку денег и бросил их в шляпу Мака.
Мак подошел к Чарлзу Сомервилю, который без лишней суеты быстро отдал деньги. Потом он поднес шляпу другим аристократам, которых его друзья убедили пойти с ними. Одни отдавали деньги с ухмылкой, другие ворчали, но Мак ловил их взгляд, и тогда они смиренно расставались со своими банкнотами.
Мак знал этих людей с тех давних пор, когда в Харроу они поссорились и подрались, создав иерархию, которая потом сохранилась и во взрослой жизни. Мак являлся лидером компании, которая бесстрашно издевалась над старшими учениками и преподавателями, тайком исчезала из школы, чтобы выпить, покурить, расстаться с невинностью, и училась кое-как. И хотя теперь многие из этих людей стали или станут знатными пэрами Англии, а Мак был третьим сыном в семье, они по-прежнему признавали его своим старшим.
Мак закончил сбор пожертвований, умышленно не заметив в толпе людей с меньшим достатком, и передал шляпу женщине-сержанту. Когда та увидела, сколько в шляпе денег, у нее округлились глаза.
— Милорд… Спасибо… И вашим друзьям спасибо. Они такие великодушные.
— Они просто счастливы дать денег на благое дело. — Мак снова взял свои тарелки. — Вообще-то я надеюсь, они будут регулярно поддерживать вас.
— Вы слишком добры к нам, милорд.
— Может, еще сыграем, сержант? — спросил ее Мак.
Женщина обрадовалась и восторженным голосом запела любимую песню толпы:
Агнец нас привел в вышний Иерусалим (Бум!)
И Своей кровью омыл, омыл (Бум! Бум! Бум!).
Мак вернулся в Мейфэр в своем экипаже вместе с Изабеллой и Эйми, которая сидела у него на коленях. У него болели руки от игры на тарелках, но он чувствовал себя спокойным и умиротворенным.
И немного самодовольным. У Рэндольфа Мэннинга, когда Мак заставил его расстаться с тридцатью гинеями, было очень забавное выражение лица. Рэндольф слыл известным скрягой, постоянно заставлял друзей раскошеливаться, хотя у самого в банке лежали припрятанными крупные суммы.
— Что смешного? — спросила Изабелла.
Услышав ее вопрос, Мак понял, что рассмеялся вслух.
— Думаю о том, что моим друзьям следовало быть умнее и не заключать со мной пари.
