Кэтрин Куксон - Жизнь, как морской прилив
Тяжело поднявшись на ноги, Эмили протянула руки к Люси и сказала:
— Вставай, нам нужно поработать; мне нужна твоя помощь. Но не бери подносы, я отнесу их сама, просто носи по две тарелки. Скатерть я уже постелила.
Она не пошла из кухни сразу же за Люси, а стояла, оглядываясь. Кухня выглядела неряшливо, пол необходимо было помыть, нужно было натереть графитом решетку в очаге, и вообще весь дом требовалось хорошенько отмыть, но девушка чувствовала, что это свыше ее сил. Это и раньше было трудно при наличии избытка стирки, постоянной готовки и ухода за той, наверху. Кон освобождал ее от большей части беготни вверх-вниз по лестницам, а теперь все эти хлопоты тоже лягут на ее плечи.
Кон... Кон. Его имя постоянно вертелось у Эмили в голове. У девушки было такое чувство, что она оплакивает потерю любимого ребенка. А он и был ребенком; и в то же время он умел делать очень многое. Ей будет его не хватать во всех смыслах. Да, во всех смыслах!
Когда Эмили подняла тяжелый поднос, уставленный тарелками с большими порциями жареной свинины и телятины, а также кусками пирога с ветчиной, она подумала, что подождет, пока хозяин немного придет в себя, а потом будет вынуждена сказать ему, что им потребуются помощники на ферме и внутри дома, или ей придется уйти... «И я хочу уйти. Я хочу. Я хочу».
Поминки закончились, и джентльмены разъехались. И только миссис Рауэн и ее дочь стояли в холле, собираясь уходить. Эмили увидела их, стоящих вместе, когда вышла из кухни и направилась в столовую, чтобы начать уборку. Она присмотрелась к дочери. Она не была очень молодой, ей было около тридцати. Молодая женщина была крепко сбита, довольно миловидна; основное впечатление, которое она произвела на Эмили, было то, что она выглядела физически сильной.
Когда Эмили вошла в столовую, она не закрыла за собой дверь, потому что услышала, что миссис Рауэн упомянула кузнеца, поэтому девушка стояла возле открытой двери и слушала.
— Я уже говорила вам, Лэрри, они оба уехали, и Гудир, и Ролстон; я так поняла, что Джон Ролстон так же боится Гудира, как тот боится вас. Более того, говорят, что Хеллен Гудир продает кузницу и, похоже, собирается присоединиться к нему, где бы он ни был. Но Сара Ролстон продолжает вести фермерское хозяйство несмотря ни на что. В любом случае, она многие годы сама управлялась с хозяйством, поскольку муж был слишком занят другим. Но, Лэрри, прошу вас, забудьте о них. Что сделано, то сделано, нельзя вернуть мертвых; а в конечном счете кара их настигнет, вот увидите.
— Просто сидеть и ничего не делать, вы это мне предлагаете, Ханна?
— Относительно тех двоих - да. Это все, что вы можете сделать, не забывайте: если вы что-либо предпримете, то подставите собственную шею. И что тогда случится со всем этим?
Мысленно Эмили представила, как маленькая женщина делает жест рукой, будто обводя холл.
— Вы слишком много работали для всего этого; и, будем честными, Лэрри, ради всего этого вы принесли в жертву и себя и других, а теперь вам больше, чем другим, приходится за это расплачиваться. Но это ваша работа и ваша жизнь. Я не виню вас. Мужчина должен делать то, что говорят ему его убеждения. Но об одном я вас прошу, и я это повторяю: оставьте Гудира и Ролстона полиции!
— Оставить это полиции? Ха! Брат Ролстона служит главным констеблем в Феллберне, а вы советуете оставить все полиции, Ханна?
— Да, и я настаиваю на этом. Их исчезновение доказывает их вину, и их будут разыскивать всю их жизнь. Мы сейчас уходим, но вы знаете, где нас найти, если мы вам потребуемся. Не следует нам бывать здесь слишком часто, и так уже идут ненужные разговоры, правда ведь?
Эмили ждала ответа, но ответа не последовало. Она слышала, как открылась и через некоторое время закрылась дверь. Но она не слышала шагов Лэрри через холл. Девушка представила, как он стоит там, прислонившись спиной к двери.
Когда она наконец услышала, как он медленно поднимается по лестнице, девушка повернулась, пошла к столу и начала собирать посуду. Пока она это делала, до нее вдруг дошло, что она ни разу не слышала, чтобы Лиззи открыла рот.
Мистер Берч был на ферме с раннего вечера, когда переоделся и ушел, а сейчас уже было девять часов, но он все не возвращался.
Эмили обслужила хозяйку, и ее отношение к ней смягчилось, поскольку она заметила, что ее глаза покраснели и распухли от слез. Приятно было узнать, что, несмотря ни на что, в ней еще оставались какие-то человеческие чувства; с момента смерти Кона она только и делала, что срывала свою злобу на хозяине. Сегодня вечером Рона была тихой и, похоже, не хотела есть, так как ее поднос с ужином остался нетронутым.
Вот и приближается к концу день, когда Кон окончательно покинул этот дом. Эмили не могла сказать, что давило на нее - скорбь или полное изнеможение. Она только знала, что если сейчас не присядет, то просто свалится на пол. Более того, девушка чувствовала, что простудилась. Мокрая грязь на дне карьера промочила ее до талии. Ее трясет уже несколько дней. Девушка попыталась смыть грязь со своей одежды, но полностью это не удалось, и она не сможет больше носить эти жакет и юбку. Но какое это имеет значение? Что вообще теперь имеет значение?
Эмили отправила Люси спать более получаса назад, девочка тоже была изнурена горем и усталостью. Девушка медленно подготовила подносы для завтрака, наполнила чайник, затушила огонь в очаге, высыпав туда угольную пыль со дна корзины, вылила спитой чай из чайника на угли, а затем пошла через двор с двумя железными ведрами в угольное хранилище. Наполнив их углем, она поплелась с ними обратно на кухню, сгибаясь под их тяжестью почти вдвое.
Обычно уголь приносил Кон.
Когда кухонная дверь открылась и вошел Лэрри, она была возле раковины и мыла руки, а когда вытерла их о полотенце, он впервые за несколько дней назвал ее по имени:
— Идите сюда и сядьте, Эмили. Мне нужно поговорить с вами.
Странно, как мужчины всегда говорили ей это: «Идите сюда и сядьте; я хочу поговорить с вами».
Она повесила полотенце на гвоздь, медленно подошла и села у дальнего конца стола. Сложив руки на коленях, Эмили смотрела на хозяина, сидящего напротив нее, и ждала. Затем что-то внутри ее дико дернулось, как будто ударили молотком по ребрам, когда он схватил обеими руками ее руки и, заглядывая ей в лицо, низким и хриплым от волнения голосом сказал:
— Эмили, не оставляйте меня.
Спина Лэрри была наклонена, голова склонилась к ее коленям. Девушка смотрела на его густые волосы и заметила, что у него были две макушки. Была какая-то старая примета относительно людей с двумя макушками, но она никак не могла вспомнить, что это означало. Он не сказал «не оставляйте дом» или «не оставляйте нас», но - «не оставляйте меня».
