Чарльз Норрис - Зельда Марш
— О, не одна! Пойдем, я покажу тебе.
2Появление Нины раздуло тот огонь, который, как казалось Зельде, потух в ней совершенно. Нина переехала в дом Буланже, и каждый вечер, когда она возвращалась из театра, они с Зельдой болтали, пока первые проблески зари не заглядывали в окно.
Мадам ревновала, и никакие усилия Зельды не могли вывести ее из состояния надутой молчаливости. Недовольство старой дамы огорчало Зельду, но (как она объясняла Джону) не могла же она отказаться от общения со старой приятельницей, которая из всех женщин — одна разделяла ее вкусы и настроения.
Нина усердно искала места в театре. Бегала по всем бюро, ездила либо на «читку» к авторам, либо к антрепренерам, и директорам, либо к композиторам. У нее было много знакомств и ее часто приглашали на веселые вечеринки, где ожидались видные в театральном мире лица.
Она рассказывала Зельде об интервью, завтраках, ужинах после спектакля, о встречах со знаменитостями, о своих женских успехах. Конечно, все это было изукрашено фантазией Нины, Зельда понимала это… и все же со стыдом сознавалась себе, что завидует ей, тем более, что часть рассказов, несомненно — правда. За эти годы Нина из тоненькой девочки, с которой Зельда жила в одной комнате и часто менялась платьями, превратилась в эффектную, красивую женщину, уверенную в себе — что называется «развернувшуюся». Зельда и восхищалась подругой, и не одобряла ее. То ей казалось, что та стала тем, чем ей, Зельде, больше всего хотелось бы стать, то — что она пуста и что стыдно жить такой жизнью. Во всяком случае Нина была красива, великолепно одевалась, имела успех, и, несомненно, дела ее шли отлично. Она уже пренебрегла несколькими хорошими предложениями, от которых, по мнению Зельды, было безумием отказываться. Но Нина говорила, что ждет приглашения в театр на Бродвей и что у нее есть все шансы получить его.
В Зельде происходила тяжелая душевная борьба. Она пыталась с корнем вырвать тоску по сцене, снова разраставшуюся в ней. С таким трудом достигнутый душевный покой, вся ее новая философия оказывались шаткими и непрочными. Она, конечно, предвидела, что ее тихое существование между мамашей Буланже и Джоном не будет длиться бесконечно и что рано или поздно водоворот жизни подхватит и унесет ее. Но хоть бы еще полгода, год передохнуть! Во всяком случае — не сцена! — горячо говорила она себе. Только не сцена, где успех был случайностью или последствиями фаворитизма, где все — притворство, все — напоказ, где мелочная зависть, предрассудки, соперничество сеяли горечь в душе. Сцена — это значит снова агентства, бюро, набитые людьми приемные, где волнуются, ждут, смотрят друг на друга как на конкурентов — нет, только не это!..
Но, наперекор всем доводам рассудка, в ней росла голодная тоска по огням рампы, гриму, репетициям, по взрывам аплодисментов, охватывающим толпу, как пожар охватывает степь. И с этим ощущением острого голода она ничего не могла поделать.
3Как-то вечером Зельда взбежала наверх к Нине в нарядном, взятом у приятельницы, платье. Сердце Зельды учащенно билось, она давно не была в таком возбуждении. Было только десять часов, а вечер, по словам Нины, начнется не раньше половины двенадцатого. Норман Кэйрус и его жена устраивали сегодня пирушку после спектакля, и Нина просила разрешения привезти подругу. Однако убедить Зельду пойти оказалось делом нелегким. Она приводила одно возражение за другим: ей нечего надеть, она не в настроении, мадам будет сердиться на нее целую неделю…
Но Нина предложила ей свое новое, только что сшитое платье и отвергла все остальные доводы. Невозможно было противиться столь горячим и ласковым уговорам. Нина уверяла, что это будет чудесный вечер, что Зельда будет веселиться вовсю, что Норман Кэйрус — прелесть, Ральф Мартингэйл — еще лучше, и что этот известный покоритель сердец обещал даже заехать за ними. И стосковавшаяся по обществу людей экономка мадам Буланже — сдалась. Теперь трепеща, как дебютантка, от волнения и радости, она ожидала вечера.
Вот она, уже одетая, в комнате Нины. Нина — ослепительна в длинном, с глубоким вырезом платье из шумящего зеленого шелка, с обнаженными великолепными руками, оживленная, жизнерадостная.
Но Нина забыла о себе, глядя на стоявшую перед нею в тусклом свете газа подругу. Платье Зельды, черное шелковое, вышитое золотом, свободными складками падало вокруг ее тонкой фигуры, и по выражению лица его владелицы Зельда поняла, что оно очень идет к ней.
— Прелесть, как хорошо, милочка! — сказала убежденно Нина, критически оглядывая лицо и волосы Зельды. — Но тебе надо вдвое больше накраситься и переменить прическу, сейчас такую никто не носит! Ты никогда не умела причесываться! Садись-ка сюда, я посмотрю, что можно сделать. У меня давно руки чешутся взяться за твою гриву! Она — самое красивое в тебе, а ты не умеешь этого использовать!
Нина подкрасила Зельде губы и щеки, положила тени под глазами. Потом взялась за пышные волосы.
— Ну, вот, теперь лучше, — заявила она, удовлетворенно глядя на свою работу.
Зельда посмотрела в зеркало. Еще бы не лучше! Нина — молодец! Да, в этом новом виде она, Зельда, красива, так же красива, как Нина. «Красива на одну ночь», — мелькнуло в ее голове. Ну, что же, пусть на одну ночь! С бьющимся сердцем Зельда смотрела на свое отражение. Для нее не было ново сознание своей красоты. Но она увидела теперь, какая разница между прежней задорной, румяной девушкой с крашеными золотыми волосами — и ясной, строгой, почти суровой красотой женщины, глядевшей на нее из глубины зеркала. В ней было теперь что-то сдержанное, величавое, была одухотворенность, которой не хватало прежде.
Сердце ее пело, когда она, накинув одно из Нининых манто, спускалась с подругой в переднюю, где их уже ждал Ральф Мартингэйл.
4В гостиной Кэйрусов царила веселая теснота. Зельда сразу увидела несколько знакомых лиц. Ральф Мартингэйл подвел своих дам к Стелле Кэйрус, которая встретила их с очаровательной любезностью. Темные, лукавые глаза ее супруга встретились с глазами Зельды. Норман оказался именно таким, как описывала его Нина: красивый дон-жуан, с великолепными черными глазами и бровями, полным чувственным ртом и шапкой седых кудрей. Он наклонился к Зельде с явным желанием пофлиртовать, но она, равнодушно отвернувшись, пошла за Ниной. Впрочем, через несколько минут, когда ее представляли пожилой даме, матери хозяйки, он снова оказался подле нее.
Комнаты быстро наполнялись. После полуночи появились знаменитости. Лакеи разносили шампанское и сандвичи. Образовались группы, стоял гул голосов, звенел женский смех и ему вторил низкий мужской. Норман Кэйрус бормотал над ухом Зельды.
