Анна Годберзен - Зависть
– Скажите мне, почему. – После того, как поступил с ней Генри, Диана не была уверена, что мужчины могут по-настоящему любить женщин, но хотела в это верить. Ей хотелось, чтобы на неё сыпались комплименты, а пугающие тиски, сдавившие её сердце, разжались до разумного предела.
– Ну, – тихо рассмеялся Грейсон, – потому что вы красивы, любопытны, любите жить на полную катушку и посещать новые места. Потому что с вами я чувствую себя свободным, и меня больше не сковывают глупые правила и мои скучные манеры.
– О. – Диана отступила к стене. Она задумалась, а чувствовал ли Генри когда-нибудь нечто подобное по отношению к ней? Возможно, в самом начале, до того, как понял, что ею можно легко управлять? И снова Генри заполонил её мысли, вновь и вновь проворачивая нож, и Диана невольно застонала.
Грейсон бережно положил руку ей на талию.
– Думаете, вы так и будете испытывать ко мне эти чувства? – помолчав, спросила она.
Он глубоко вдохнул:
– Не могу представить, что перестану.
Она открыла глаза, но не смотрела на него, пока не задула свечу. Затем она потянулась к нему, положив руки ему на плечи и притягивая к себе. Латунная застежка со стуком упала на пол. Диана ощутила его дыхание на своей шее и поняла, что ей приятно. Она никогда даже не представляла себе, что её может касаться не Генри, а кто-то иной, но теперь поняла, что близость теплого тела другого мужчины делает раны на сердце менее мучительными. Она приоткрыла губы и поцеловала Грейсона.
– Я никогда прежде не испытывал подобного ни с одной женщиной, – произнес Грейсон, когда через минуту оторвался от её губ. – Я хочу быть с вами всегда и…
Диана кивала в такт его словам, но ей не хотелось больше ничего слышать. Ей хотелось, чтобы он целовал её, пока поцелуи не затмят все чувства. Девушка откинула голову, коснувшись макушкой стены, приглашая его поцеловать её шейку. Сначала он заколебался, но затем прижался к ней губами, и снова приник к её губам, покрывая их нежными поцелуями. Она обвила его шею руками, запустив пальцы в волосы.
Она почти забыла о времени и людях, оставшихся в гостиной, когда Грейсон вновь отстранился от неё.
– Думаете, они заметили наше отсутствие? – Его дыхание немного сбилось.
Диана попыталась перевести дух.
– Пока нет, – ответила она. Грейсон посмотрел ей в глаза, возможно, пытаясь понять, насколько хорошо она понимает собственные желания. В темноте он выглядел совсем как Генри, похожим на него.
– Мисс Ди, – нежно произнес он, – я не хочу соблазнять вас…
Он смущенно замолчал, увидев взгляд, которым Диана смотрела на него. Она вспоминала, как Генри умел смотреть на неё через всю комнату так, что она словно чувствовала прикосновение кончиков его пальцев к своей коже. От этой мысли она ослабела. В эту минуту, слыша доносившиеся из соседнего крыла вскрики гостей и стук капель дождя по карнизам, совсем не желая спать, Диана думала, что только одно способно заставить её забыть о боли, которую причинил ей Генри. Она подняла палец и прижала его к губам Грейсона, заставляя его замолчать.
– Прошу вас, – прошептала она.
И он приподнял её, прислонив спиной к дубовой панели. Бледно-зеленая юбка и кринолин окружили их, как волна, разбившаяся о мол, и Диана почувствовала, как полностью раскрывается перед ним. Грейсон наклонился, осыпая поцелуями её плечи, и Диана поняла, что ей это приятно. Его руки поддерживали её за бёдра, и это ей тоже понравилось. Она снова прижалась к нему, полностью осознавая, что сейчас отдастся ему, страстно желая, чтобы он погрузил её в бездну забвения.
Диана полностью погрузилась в свои ощущения и отвернулась от Грейсона, подставляя ему шейку. И тут она увидела чей-то силуэт в темном проеме входной двери. Был ли это Генри или он просто мерещился ей повсюду? А затем фигура исчезла, и Диана осознала, что никогда больше не испытает того нового, чистого и светлого чувства, какое было между ней и Генри.
Глава 41
Реакция мужчин на известие о впервые предстоящем им отцовстве зачастую неадекватна, в основном из-за нервозности; если же они мудры, то в поисках примера посмотрят на собственных отцов, у которых было достаточно времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
Мейв де Жун «Любовь и другие безумства великих семей старого Нью-Йорка»
– Как же радостна мысль о прибавлении в семье, – объявил старший мистер Шунмейкер, грузно усаживаясь на стул. На минуту он устал поднимать бокал за сына, невестку и их пока ещё неполную семью. Это пошло на пользу Пенелопе, которая, должно быть, вконец утомилась – как мог предположить Генри – от беспрестанных усилий заливаться румянцем всякий раз, когда старик упоминал её интересное положение. Генри это тоже пошло на пользу, поскольку он даже не знал, что стоит изображать ему. Во главе стола отец Пенелопы невидящим взглядом уставился в свой бокал, наполненный десертным вином. На другом конце стола вся вне себя сидела миссис Хейз, хихикая и подмигивая каждому взглянувшему в её сторону. Остальные гости продолжали веселиться, требуя ещё шампанского и без перерыва сыпля поздравлениями и восторгами.
– Всё прошло очень мило, – нерешительно заметил Ричмонд Хейз, когда официанты начали убирать остатки последней перемены блюд. Гости замолчали и оглянулись на хозяина дома, поскольку даже они знали, что вечер ещё не окончен. Генри задумался, устали ли они от всего происходящего так же, как он. Но всем нравятся застолья, особенно когда они уже идут полным ходом, и глаза гостей блестят от выпитого.
– Мистер Хейз, – обратилась к мужу миссис Хейз, – не пригласить ли нам гостей в курительную комнату на дижестивы? [8]
Женщины и мужчины, рассевшиеся за длинным столом, одобрительно забормотали, и Ричмонд Хейз не совсем убедительно согласился, что мысль хорошая. Генри не мог заставить себя посмотреть на сидящую напротив Диану, наполовину скрытую цветочной композицией из розовых бегоний. Все отодвигали стулья и вставали. Джентльмены протягивали руки дамам, с которыми несколько часов назад, ещё не будучи подшофе, входили в зал.
– Генри, сядь рядом с женой, – приказал старый Шунмейкер, когда все гости, порой спотыкаясь, переместились в курительную.
Пенелопа повернулась к Генри, глядя на него большими и доверчивыми оленьими глазами. Генри подумал, что от разнообразия деланных эмоций на лице жены голова идёт кругом. В бледно-розовом искусно скроенном платье она выглядела совсем как молодая мать, для которой не существует ничего, кроме её детей, хотя Генри больше никогда не поверит, что она хоть отчасти является таковой. Никогда после того, как она использовала этих детей в своих целях задолго до их рождения. Он прошёл к ней и присел рядом, но не находил в себе смелости посмотреть ей в глаза.
