Лиза Клейпас - Дьявол зимой
– О! – небрежно отозвалась Лилиан, направившись к двери. – Местами. Это было неизбежно, учитывая расположение раны. – Помедлив у двери, она бросила на Эви лукавый взгляд. – Должна признать, что слухи, которые до меня доходили... не соответствуют действительности.
– Какие слухи? – тупо спросила Эви; но Лилиан только рассмеялась и вышла из комнаты.
Глава 20
Не прошло и недели, как Себастьян превратился в наихудшего пациента, какого только можно было вообразить. Он поправлялся с поразительной скоростью, хотя и недостаточно быстро, с его точки зрения, и изводил себя – и всех окружающих, – нарушая все мыслимые запреты. Он хотел носить повседневную одежду, требовал нормальной еды и настоял на том, чтобы вставать с постели и ковылять по комнатам и верхней галерее, упрямо игнорируя протесты доведенной до отчаяния Эви. При всем понимании, что выздоровление требует времени и терпения, Себастьян просто не мог вести себя иначе.
Никогда ни от кого не зависевший, он теперь был обязан жизнью Уэстклиффу, Лилиан, Кэму, а более всего Эви... и задыхался под гнетом благодарности и стыда. Не в силах смотреть им в глаза, он прятался под маской раздражительности и хамства.
Хуже всего были моменты, когда он оставался наедине с Эви. Каждый раз, когда она входила в комнату, он ощущал незримую связь, прилив какого-то незнакомого чувства и отчаянно сопротивлялся ему, ведя изматывающую борьбу с самим собой. Было бы легче, если бы ему удалось вывести ее из себя, втянуть в ссору – все, что угодно, лишь бы установить между ними дистанцию. Но Эви откликалась на каждое его требование, каждый каприз с бесконечным терпением и сочувствием. И явно не ждала от него благодарности, ибо ни разу не намекнула на то, что он ей чем-то обязан. Ее нельзя было упрекнуть даже в том, что она кудахчет над ним, как наседка. Она ухаживала за ним с мягкой деловитостью и деликатно оставляла его одного, если только он сам не требовал ее присутствия.
Себастьян, никогда ничего не боявшийся, был в ужасе от власти, которую она приобрела над ним. Он боялся собственной потребности постоянно видеть Эви, слышать ее голос. Он жаждал ее прикосновений, упиваясь нежной лаской ее пальцев, казалось, проникавшей в его плоть и кровь. То, что он испытывал, не укладывалось в рамки сексуального влечения... Это была своего рода одержимость, неодолимая и благоговейная, от которой не было лекарства.
Сознание, что Эви пытались убить, пробуждало в душе Себастьяна нечто дикое и неподвластное разуму. Он жаждал крови Булларда. Ему хотелось разорвать негодяя на куски. И тот факт, что он прикован к постели, пока Буллард свободно рыщет по Лондону, сводил его с ума. Его ничуть не успокоили заверения полицейского инспектора, что для поиска злоумышленника делается все необходимое. Вызвав к себе Кэма, он распорядился нанять несколько частных сыщиков, служивших ранее на Боу-стрит, чтобы ускорить расследование. И поскольку это было единственное, что он мог сделать на данном этапе, Себастьяну ничего не оставалось, кроме как беситься от вынужденного бездействия.
Через пять дней после окончания лихорадки Эви распорядилась, чтобы в комнату принесли ванну. Пока Себастьян отмокал в горячей воде, Эви побрила его и помогла вымыть голову. Чистый и насухо вытертый, он вернулся в постель, застеленную свежими простынями, и позволил Эви перевязать его рану. Пулевое отверстие заживало так быстро, что они отказались от примочек, ограничиваясь перевязками, чтобы содержать рану в чистоте. Хотя ранение еще давало о себе знать, откликаясь тупой болью на резкие движения, Себастьян не сомневался, что через пару дней сможет вернуться к привычной жизни. Не считая, конечно, его любимого занятия, которое из-за его идиотской договоренности с Эви по-прежнему оставалось под запретом.
Платье Эви промокло во время купания, и она вышла, чтобы переодеться. Из чистой вредности Себастьян позвонил в серебряный колокольчик, оставленный у кровати, через пару минут после ее ухода.
Эви поспешно вернулась, одетая в халат.
– Что случилось? – спросила она с беспокойством.
– Ничего.
– Что-нибудь с твоей раной? Болит?
– Нет.
На лице Эви отразилось облегчение. Подойдя к постели, она забрала колокольчик из рук Себастьяна и вернула его на ночной столик.
– Знаешь, – задушевно произнесла она, – я ведь могу и забрать у тебя колокольчик, чтобы ты не звонил без всякого повода.
– Я позвонил, потому что ты мне нужна, – натянуто отозвался он.
– Зачем? – поинтересовалась она терпеливым тоном.
– Затем, чтобы раздвинуть шторы.
– И нельзя было подождать?
– Здесь слишком темно. Мне нужен свет.
Эви подошла к окну и раздвинула бархатные шторы, впустив в комнату бледный зимний свет. С распущенными рыжими локонами, свисавшими почти до талии, она напоминала Мадонну с картины Тициана.
– Что-нибудь еще?
– У меня в стакане что-то плавает.
Прошлепав босыми ногами к постели, Эви взяла с ночного столика стакан с водой и поднесла его к глазам.
– По-моему, здесь ничего нет.
– Есть, – раздраженно отозвался Себастьян. – Мы что, будем спорить на эту тему, или ты просто принесешь чистой воды?
Проглотив едкий ответ с впечатляющим самообладанием, Эви подошла к умывальнику, вылила содержимое стакана и налила свежей воды. Вернувшись к кровати, она поставила стакан на столик и выжидающе посмотрела на мужа:
– Это все?
– Нет. Повязка слишком тугая. А свободный конец заткнут сзади. Я не могу его достать.
Казалось, чем требовательнее он себя вел, тем терпеливее она становилась. Попросив его слегка повернуться, Эви расслабила повязку и снова заткнула концы за пояс. От прикосновения ее пальцев, нежных и прохладных, пульс Себастьяна учащенно забился. Шелковистый локон, выбившийся из густой гривы, щекотал его плечо. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдать радость, которую ему доставляло ее присутствие.
Снова улегшись на спину, Себастьян хмуро уставился на ее лицо, вбирая взглядом изгиб розовых губ, атласную кожу цвета сливок и неотразимую россыпь веснушек. Рука Эви легла ему на грудь, поверх гулко бьющегося сердца, играя с обручальным кольцом, подвешенным на цепочке.
– Сними его с меня, – пробормотал он, отвернувшись. – Эта чертова штука действует мне на нервы. Все время мешает.
– Чему мешает? – прошептала Эви, глядя на его профиль.
От нее пахло чем-то чистым и женским, и Себастьян слегка отодвинулся, остро ощущая ее близость.
– Просто сними его с меня и положи на комод, – буркнул он, прерывисто выдохнув.
Пропустив мимо ушей его слова, Эви присела на краешек постели и склонилась над ним, так что концы ее распущенных волос коснулись его груди. Себастьян не двигался, но внутри у него все сжалось, когда она прошлась пальцем по его челюсти.
