Зия Самади - Избранное. Том 1
— Надеюсь, на банкете не было лишних расходов, господин Чжан? — в упор спросил Заман.
— Ох-ох-ох, какой вы! — деланно рассмеялся управляющий. — Сейчас не время расчетов. Давайте сами развлечемся хоть немного! Расходы, конечно, были, и немалые… Да оставьте эти заботы, пойдемте ко мне…
— Рвать так рвать щетину с кабана! Соглашайся, и я помогу тебе рвать щетину! — по-уйгурски сказал Замену внезапно появившийся Муталлиб.
— Эй-я! — протянул Чжан. — Вы подсматривали?
— А вы, облапошив Юнуса, теперь взялись за Замана?
— Не надо так шутить, Муталлиб-шангун. Вы ведь знаете мою любовь к уйгурам.
— Как не знать! Вы мастер, сняв мерку со рта, протягивать пустую соску.
Этой шутке Муталлиба управляющий ответил тонким смешком:
— Хорошо, хорошо, пусть на этот раз соска не будет пустой.
И увел Замана с Муталлибом к себе. Там он достал какую-то необычную бутылку и торжественно разлил по бокалам хваленое вино. Выпив залпом полный бокал, Муталлиб сказал:
— Спасибо за угощение. У меня очень срочное дело к Заману. Простите, господин Чжан, — и вывел юношу за дверь.
3Юнус-байвачча проснулся от стука в дверь. Голова была свинцовой, налитой тупой болью, а тело казалось чужим, одеревеневшим. Сердце давило, будто на него навалилась какая-то тяжесть. Это состояние усугублялось мрачным сознанием того, что вчера произошло что-то непоправимо гнусное, постыдное, но что именно — Юнус вспомнить никак не мог. Помнил лишь, что в конце банкета Муталлиб заметил ему: «Ну зачем уж так раболепствовать…» Сказал в то время, когда перед глазами маячила красавица Ян-шожа и вонючие, пропитавшиеся опиумом руки министра, хватавшие ее. В словах Муталлиба почудились Юнусу насмешка и презрение, они так больно задели его самолюбие, что он напился буквально до упаду и не помнил, как добрался до своего номера и свалился в постель.
Стук повторился. Юнус заставил себя встать, прошаркал к двери, прислушался, спросил:
— Кто?
— Откройте, откройте! — ответил мягкий голос.
Вошел Чжан и, приторно улыбаясь, сообщил:
— Приятная новость, шангун! Готовьте подарок!
— …
— Вы не отвечаете? Да такое счастье выпадает раз в жизни!
— Что за счастье?
— Господин министр вместе с визитной карточкой прислал машину. — Он протянул карточку.
Вот теперь Юнус вспомнил почти все и сразу протрезвел.
— Он же остался ночевать? — удивился Юнус.
— Ну и простак вы, шангун! Разве не знаете, что крупные деятели не оставляют следов?
— А… если так…
— А если так, то с вас и причитается за приятную новость.
— Но вначале… я бы хотел…
— Ну что вы, шангун! Если прислал карточку да еще машину, значит проявил исключительное внимание.
— Ну хорошо, дарю хотанскую дорожку.
— Хе!.. — обиделся Чжан. — Я не лакей ваш, а управляющий Гоцзифаньдяня! Вы намеренно хотите оскорбить меня?
— Ну хорошо, пусть будет две дорожки…
— А чернобурки? Не забудьте и про мою любимую супругу — тайтай!
— Хорошо, дарю пару шкурок…
— Ну вот теперь вы пришли в себя. Хе-хе-хе!
Лимузин остановился во дворе знакомого нам дома во французском сеттлменте. Служитель в белом молча встретил посетителя и увел в дом. Обрадованный, встревоженный и взволнованный байвачча в роскошном особняке пришел в полное смятение.
— Входите, входите, Ю-шангун, — мягко ободрил его знакомый голос, и министр, не ожидая ответа, приблизился, взял за руку.
Еще вчера он грубо говорил «ты», а сейчас вдруг перешел на «вы»… Что бы это значило? Сказывается ли действие дорогих подарков или что-то другое? Может, это китайская любезность? Перемена в обращении произвела на Юнуса еще большее впечатление, и душа его витала на седьмом небе.
— Садитесь, шангун, наверное, устали.
— Благодарю, господин министр, отец мой. — Юнус сел.
— Шэн-сяньшэн вам знаком? — спросил министр таким тоном, будто и в самом деле не знает этого.
Юнус только теперь увидел Шэн Шицая и, вскочив, поздоровался с ним.
— Да, мы беседовали, — ответил Шэн.
— Очень хорошо. — Министр протянул Юнусу сигареты «Хадамин».
— Я могу сообщить, господин министр, что он произвел на меня хорошее впечатление, — добавил Шэн Шицай.
— Да, да, — доброжелательно поддакнул тот, — я очень рад этому.
— Я так благодарен, что вы уделили мне внимание, — встал с места Юнус.
— Сидите, что вы, мы же свои люди, не так ли, Шэн Шицай?
— Конечно, конечно! Я давно считаю себя синьцзянцем.
— Меня весьма печалит судьба синьцзянского народа, — вздохнул министр, как бы думая вслух. — А таких уважаемых людей, как вы, я люблю…
— Спасибо, большое вам спасибо! — Скрестив руки на груди, Юнус склонил голову.
— Садитесь, шангун. Мы знаем, какими хорошими людьми были ваши родители, мы знаем ваши ум и способности… И подобно тому как находят в грудах песка бриллиант, мы выбрали вас из массы людей…
— Я всегда готов! — вскочил Юнус, как солдат, отдающий честь командиру.
— Господин Шэн Шицай назначен в Синьцзян, надеюсь, вам это известно?
— Да, да, я слышал…
— Так вот, я рассчитываю на вас: только вы можете быть ему опорой.
— Это великая честь для меня, отец родной! — опять поднялся Юнус.
На сей раз встал и министр, прошел к бамбуковому шкафу, извлек небольшую шкатулку, вынул из нее золотую авторучку и кинжал в инкрустированных ножнах.
— Пусть это перо послужит вам в делах канцелярских, а этот кинжал — во всех прочих, — торжественно сказал министр.
Юнус схватил подарок, упал на колени и начал целовать руки своего благодетеля.
Затем все трое долго беседовали за легким завтраком. Господин министр и Шэн Шицай со свойственной китайцам неторопливостью задавали один вопрос за другим, и Юнус, насколько мог обстоятельно, рассказывал о природных условиях Синьцзяна, древних родах, национальном составе населения, жизни и обычаях народа, об особенностях религии, о знатных и богатых людях, о торговых и культурных отношениях Синьцзяна с Советским Союзом…
После завтрака оба благодетеля дали Юнусу напутствие, нарисовав светлую картину его процветания под их покровительством, и проводили восвояси.
— Пусть это будет пока что наша последняя встреча, Шэн-сяньшэн, — сказал министр, когда они остались вдвоем, — мне необходимо сегодня же вернуться в Нанкин.
— И я покончил с делами.
— Всегда помните, что там, на месте, вы должны быть в военных делах Цзо Цзунтаном[10], а в административных — Лю Цзинтаном[11].
