Уйда - С волками жить...
Она уже замечала злобу, скрывавшуюся под медовыми фразами, ненависть — под приветливой улыбкой; она невольно следила за этими маленькими заговорами, составляющими ежедневную пищу как мужчин, так и женщин, вращающихся в обществе. Легкие и тщеславные характеры уживаются в подобной атмосфере, но Верэ не была ни легкомысленной, ни тщеславной, и вся эта ложь удивляла ее.
— Вы маленькая пуританка, душа моя, — с улыбкой говаривала ей лэди Стот.
«Неужели это правда?» — думалось девушке. В истории она ненавидела пуритан, все ее симпатии принадлежали противной стороне.
— Отчего ты не ладишь с людьми? — приставала в ней мать.
— Мне кажется, я им не симпатична, — смиренно отвечала Верэ.
— Всякий нравится настолько, насколько сам того желает, а ты не любезна, — вот в чем вся беда.
После одной из подобных стычек, опечаленная девушка сошла в сад, в сопровождении Лора, большой собаки, принадлежавшей Зурову, и к которой Верэ очень привязалась; бедняжке было крайне тяжело, она села на садовую скамейку, обвила руками шею верного пса, и горько, чисто по-детски, расплакалась.
— М-lle Верэ, что с вами? — раздался неожиданно подле нее голос Сергея Зурова.
Она подняла голову, на щеках виднелись следы слёз.
— Что вас огорчило? — продолжал он мягким, совершенно несвойственным ему тоном. — Если я хоть в чем-нибудь могу помочь: приказывайте!
— Вы очень добры, — нерешительно проговорила Верэ, — со мной ничего, так — пустяки, мать на меня сердится.
— Неужели! В таком случае ваша прелестная maman верно не права. В чем же дело?
— Говорят, я никому не нравлюсь.
— Где же такие варвары, желал бы я знать?
Его холодные глаза оживились; но она не заметила его взгляда, она задумчиво глядела на видневшееся вдали море.
— Я никому не нравлюсь, — устало проговорила Верэ. — Maman думает, что я сама тому виною. Вероятно, оно так и есть. Я равнодушна к тому, что нравится другим, я люблю сад, лес, море, собак.
Она притянула в себе Лора, встала, ей не хотелось оставаться наедине с Зуровым, крайне ей антипатичным. Но он пошел рядом с нею.
— Вам нравится моя собака, хотите взять ее себе?
Личико девушки вспыхнуло от удовольствие.
— Это было бы прелестно, если мама позволит.
— Maman позволит, — с странной улыбкой заметил Зуров. — Лор счастливое животное: он приглянулся вам.
— Но я люблю всех собак.
— И никого из людей?
— Я о них не думаю.
— Мне ничего не остается, как желать быть собакой, — сказал Зуров.
Верэ засмеялась, но сейчас же нахмурила брови.
— Собаки не льстят мне, — коротко заметила она.
— Чего и я не делаю, клянусь честью. Но скажите, неужели жестокая лэди Долли вас точно заставила плакать? и вдобавок, у меня в доме; мне это крайне досадно.
— Мама была права, — холодно отвечала Верэ, — она говорит, что я не люблю людей, и это правда.
— В таком случае у вас отличнейший вкус, — смеясь, заметил Зуров. — Я не стану нападать на вашу холодность, m-lle Вера, если вам угодно будет сделать исключение в мою пользу.
Верэ молчала.
— Неужели вы хоть немножко не полюбите меня ради Лора?
Верэ молча стояла на дорожке, обсаженной розовыми кустами, и смотрела на него серьезными, ясными глазами:
— С вашей стороны было очень мило подарить мне Лора, я вам за него очень благодарна, но все же не стану говорить неправды, это было бы вам плохой наградой.
«Что она такое: искусная кокетка или просто самый странный ребенок в мире?» — думал Зуров и спросил вслух:
— Чем же я вам не нравлюсь, дитя?
Вера с минуту колебалась.
— Я думаю, что вы недобрый человек.
— Чем же я имел несчастие заслужить подобное мнение?
— Вашей манерой говорить, и потом, на прошлой неделе, вы раз толкнули Лора ногой.
Зуров громко рассмеялся.
— Буду надеяться, что время изменит ваш взгляд, а Лора я больше толкать не могу, он ваш, разве с вашего разрешения?..
— Его вам никогда не получить, — с улыбкой ответила Верэ, вдруг испугавшаяся мысли, что она была очень груба с любезным и щедрым хозяином дома…
— Не знал я, что вы желаете иметь собаку, а то давно бы подарил вам ее, — сказал в тот же вечер лорд Иура, обращаясь в Вера.
Она улыбнулась и поблагодарила его.
— А как вам нравится тот, кто подарил вам Лора?
Вера спокойно встретила его пытливый взгляд.
— Мне он вовсе не нравится, — тихо ответила она, — но может быть, этого говорить не следует, он очень любезен, и мы у него в доме.
— Потому-то и следует говорить о нем дурно, — вставила ей мимоходом, смеясь, одна из дам, проходивших в соседнюю гостиную, где играли в карты.
— Не слушайте ее, — быстро проговорил Иура, — вам она может только повредить… Все здесь хороши, нечего сказать.
— Неужели так легко человека погубить?
— Так же легко, как запачкать перчатку, — угрюмо проговорил он.
Вера слегка вздохнула; жизнь представлялась ей делом мудреным.
— Как могли вы стать тем, что вы есть, вы, дочь Долли!
— Я стараюсь быть такою, какою бы желал видеть меня отец, — шепотом проговорила она.
Иура был тронут.
— Желал бы я, чтоб отец ваш охранял вас, — промолвил он. — В нашем свете, дитя мое, вы очень будете нуждаться в Ангеле-Хранителе. Впрочем, может быть, вы сами сумеете охранять себя. По крайней мере, я на это надеюсь.
Он крепко пожал ей руку и сильно побледнел.
— Вы очень добры, что думаете обо мне, — не без волнение проговорила она.
— Как же о вас не думать, — краснея, пробормотал Иура, и прибавил:- Моя заботливость не должна вас удивлять, я такой друг вашей матери.
— Да, — серьёзно ответила она.
— Правда ли, что Зуров хочет жениться на вашей дочери? — спросил Иура у Долли, в тот же вечер.
Леди Долли на это как-то неопределенно улыбнулась.
— О, нет, не знаю, так много болтают, не думаю, чтоб он серьёзно — а вы?
— Не знаю, — коротко ответил он. — Но вы этого желаете?
— Конечно, я желаю всего, что может составить ее счастие.
Он громко рассмеялся.
— Что за лицемерки, эти женщины! — воскликнул он от всей души.
Несколько дней спустя Иура уехал к отцу в Шотландию, и перед отъездом имел продолжительный разговор с лэди Долли, в котором высказал ей все, что знал о ветреной жизни Зурова в Париже.
Она слушала рассеянно, очевидно, не придавая веры его словам.
Прошло еще несколько дней; однажды вечером во время спектакля, на котором Верэ не присутствовала, так как на домашнем театре в Фелиситэ давалась какая-то чересчур уж неприличная оперетта, Зуров подсел к лэди Долли, и с той недоброй улыбкой, которой она так боялась, без дальних околичностей, сказал ей:
