Джудит Френч - Мой нежный варвар
— Но я не понимаю, как могу не помнить ни своего мужа, ни своей жизни?
— У вас была очень сильная лихорадка. Врачи говорят, что после такой болезни почти никому не удавалось выжить. — Он снова взял ее руку и поцеловал. — Это еще не все, госпожа Майет. Вы уверены, что чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы услышать…
— Да, пожалуйста. — Она приподнялась. — Я должна знать.
— Лихорадка унесла жизнь вашего сына Лина.
— У меня был сын?
Она удивилась, как такое могло быть. Как она могла потерять сына и даже не догадываться об этом?
— Мне так жаль вас, Майет. Узнав о поразившей вас беде, я приказал привезти вас сюда из владений Филиппа. Маленького Лина мы не смогли спасти, но, по крайней мере, ваша жизнь в безопасности.
— Сколько ему было лет?
— Три года. — Он смотрел ей в глаза. — Это был чудный мальчик, достойный сын Филиппа.
Она что-то пробормотала и откинулась на подушки.
— Благодарю вас за то, что рассказали мне об этом. А что касается… — Она что-то чувствовала, но знакомая серая мгла по-прежнему обволакивала ее память. — Я благодарна за все, что вы сделали для меня… Когда я поправлюсь, то смогу отплатить вам за вашу…
— Майет, Майет! Между нами не должно быть никаких разговоров про оплату. Ваш муж был моим лучшим другом. Мы были скорее братьями, чем друзьями. Нет ничего, чего бы я не сделал ради вас… не сделаю ради вас. — Он прикоснулся к ее руке и нагнулся, чтобы поцеловать в лоб. — Выздоравливайте! Это все, о чем я прошу. Позвольте мне навещать вас и говорить с вами, чтобы мы могли возобновить нашу дружбу.
— Это честь для меня, ваше величество.
Он рассмеялся.
— Нет, моя дорогая Майет! Когда мы наедине, между нами не должно быть формальностей. Будем называть друг друга просто Птолемей и Майет, ведь мы старые знакомые, любящие общество друг друга.
— Хорошо, — ответила она. — Если вам так угодно. Но я не могу оставаться здесь бесконечно. Вы говорите, что у меня… у Филиппа остались владения. Я, конечно, смогу вернуться туда?
— Вы можете считать этот дворец своим домом и жить здесь сколько захотите. Ведь может же правитель доставить себе удовольствие? Обещайте, что останетесь! По крайней мере, до полного выздоровления.
Она попыталась придумать причину, по которой не могла принять его приглашение.
— У меня должны быть родственники, — начала она. — Родители, братья или сестры…
— Насколько мне известно, у вас нет больше родни, — сказал Птолемей. — Филипп рассказывал мне, что вы родились в Нубии и были единственной дочерью богатого египетского аристократа и его жены-чужестранки. Он говорил, что ваша мать умерла при родах. Я припоминаю, что через несколько месяцев после вашей свадьбы скончался и ваш отец. Вы и Филипп не знали друг друга до дня свадьбы, которая состоялась здесь, в Александрии.
— Мы были счастливы?
— Я думаю, да, хотя Филипп иногда мог вести себя как дикарь. Я думаю, он был очень доволен вами. Он любил вас больше всего в жизни.
— Если бы только я могла вспомнить…
— А может, это к лучшему. Ваши печали позади, и теперь вас ожидают лишь радости.
— Вы говорите так, будто уверены в моем будущем…
— Но я на самом деле уверен в вашем будущем!
Берениса дожидалась возвращения Птолемея с церемонии награждения величайших поэтов Александрии. Было уже поздно, и он устал слушать хвалебные оды своей мудрости и мужеству. Он переел и неважно себя чувствовал. Все, чего ему хотелось, — это улечься спать. Однако его жена, гречанка Берениса, была навеселе и намеревалась устроить скандал.
Она следовала за ним по пятам до самой спальни, ни на секунду не переставая плакать и ругаться. Четверо телохранителей царя были достаточно догадливы, чтобы не обращать внимания на ее требования и обвинения.
— Поговорим об этом завтра, — сказал Птолемей, отпустив охрану.
Здесь, в своих покоях, он был в безопасности и мог не бояться покушения на свою жизнь, но от нападок разозленной женщины эти комнаты не спасали. Он взглянул на нее, удивляясь, что когда-то находил ее привлекательной. Берениса была высокой женщиной с резкими чертами бледного лица, длинным патрицианским носом и маленькими голубыми глазами. Ему подумалось, что длинные белокурые волосы были ее единственным украшением. Она была неплохо сложена, стройная, с небольшой грудью и торчащими розовыми сосками. По крайней мере, когда он их видел в последний раз, все было именно так.
Берениса была олицетворением идеала греческой аристократки: она была горда, необразованна и холодна. Мужчина, в жилах которого текла горячая кровь, собственной правой рукой доставил бы себе удовольствия больше, чем она дарила в постели. Если бы Берениса была птицей, она была бы ибисом — стройным, спокойным и сдержанным, с длинным острым клювом, который он совал бы не в свое дело.
— Тебе что, недостаточно того, что ты сделал Артакаму своей первой женой? — кричала Берениса. — Что теперь у тебя одному Зевсу известно сколько наложниц? Будет ли конец твоему распутству?
Она стояла прямо перед ним, драматически жестикулируя.
— Оставь меня в покое, женщина. Сегодня я не расположен слушать твои глупости. Сколько можно обсуждать это? — Он повернулся к ней спиной. — Артакама единственная ныне живущая дочь последнего фараона. Она наследница египетской короны. Если бы я не сделал Артакаму своей первой женой, я был бы просто греческим узурпатором.
— А я? Кто тогда для тебя я? — Она всхлипнула.
— Не искушай меня, женщина! — предупредил он.
Она отошла, и он услышал стук пробки и журчание жидкости. Берениса наливала себе его любимое вино.
Явились слуги, чтобы раздеть Птолемея и помочь ему принять ванну. Самый старый слуга снял с его головы тяжелую корону, в то время как другой снимал с него полотняный гиматий[1]. Еще один расстегнул золотые пряжки его короткого хитона, а первый стал расстегивать сандалии.
— Птолемей, я не позволю, чтобы мной пренебрегали, — заявила Берениса.
— Ты еще здесь? Я думал, ты взяла сосуд с вином и пошла к себе.
— Македонский выродок!
Берениса швырнула в него чашу в виде головы грифа, но промахнулась, и чаша разбилась о мраморный пол. Слуги молча продолжали свое дело.
— Поздновато для таких сцен, не правда ли? — сказал Птолемей. — Когда ты соглашалась стать моей женой, тебе следовало помнить, что нужно будет исполнять супружеский долг и дарить мне наследников.
Взбешенная, она бросилась к нему.
— Тебе были нужны войска моего отца и его поддержка!
— Верно. — Птолемей отстранился и вошел в воду. Две обнаженные рабыни последовали за ним, неся губки, душистое мыло и масло. Он не видел их раньше. У обеих были черные миндалевидные глаза, маленькая грудь, прелестная, как спелые сливы, и кожа цвета старой слоновой кости. Одна была похожа на другую, как зеркальное отражение. Он решил, что они близнецы.
