Джуди Кэролайн - Ральф де Брикассар
— Мама, — кротко попросила именинница, — не могли бы вы называть меня все-таки Вирджинией? Вурж кажется мне слишком… мне не нравится это имя.
Миссис Джексон с изумлением посмотрела на дочь. Она носила очки с невероятно сильными линзами, поэтому ее лицо имело такое выражение, как будто она уже заранее ни с чем не согласна. Хотя дело было не только в выражении лица. Вот и сейчас она недовольно спросила:
— А что плохого в «Вурж»?
— Оно… мне кажется слишком детским, — Вирджиния решила держаться до конца.
— И всего-то? — насмешливо улыбнулась миссис Джексон, урожденная Коутс, а Вирджиния с детства знала, что улыбка Коутсов тоже была не из приятных. — В таком случае это имя особенно подходит тебе. Ты еще во всех отношениях недостаточно взрослая, мое дорогое сокровище.
— Но мне двадцать девять лет! — в отчаянии воскликнула «дорогое сокровище».
— Я бы не объявляла этого во всеуслышание на твоем месте, милочка. Двадцать девять лет! Я была уже девять лет замужем, когда мне исполнилось двадцать девять, — жестко сказала миссис Джексон.
— А я вышла замуж в семнадцать, — с гордостью заявила кузина Мелисандра.
Вирджиния украдкой посмотрела на них обеих. Миссис Джексон, если не принимать во внимание эти ужасные очки и нос крючком, делавший ее похожей на попугая больше, чем походил на него сам попугай, была все-таки не совсем безобразна. В двадцать лет она, может быть, была даже красива. Но кузина Мелисандра!? И тем не менее Мелисандра Джексон в один прекрасный день сумела возбудить желание у мужчины, и Вирджиния чувствовала, что кузина, с ее плоским морщинистым лицом, с бородавкой на курносом носу, торчащими на подбородке волосками, блеклыми впавшими глазами и тонкими, утопающими в складках морщин губами, — все-таки имела перед ней преимущество. И это преимущество давало ей право смотреть на Вирджинию сверху вниз. Кроме того, кузина Мелисандра была нужна миссис Джексон. Вирджиния уже хорошо знала, как эти две вещи связаны между собой: быть желанной и быть нужной. Сама она была никому не нужна и не сомневалась, что никто не будет сожалеть, если она неожиданно уйдет из этой жизни. Для матери она была предметом разочарования, да и никто другой не любил девушку. У нее не было даже подруги, которая могла бы скрасить ее одиночество.
— Вурж, ты не доела корки, — укоризненно напомнила ей миссис Джексон.
Дождь лил, не переставая, до обеда. И все это время Вирджиния составляла из кусочков стеганое одеяло. Она ненавидела это занятие еще и потому, что в нем совершенно не было никакой необходимости. Дом и без того был полон стеганых одеял. Миссис Джексон начала собирать их, когда Вирджинии исполнилось семнадцать лет, и продолжала до сих пор, хотя в судьбе Вирджинии ничего не предвещало, что они могут ей когда-то пригодиться. И все-таки она должна была изо дня в день, кусочек к кусочку, собирать эти противные стеганые одеяла, только лишь для того, чтобы работать. Праздность всегда считалась крайним грехом в доме Джексонов. Когда Вирджиния была ребенком, по вечерам ее заставляли записывать в ненавистном маленьком черном блокноте каждую минуту, которую днем она провела в безделье. По воскресеньям мать складывала эти минуты вместе и заставляла их замаливать.
Вот и сегодня Вирджиния провела в праздности только десять минут. По крайней мере, миссис Джексон и кузина Мелисандра назвали бы это праздностью. Вирджиния пошла к себе в комнату, чтобы взять более удобный наперсток, и с виноватым видом открыла наугад «Урожай чертополоха».
«Леса так человечны, — писал Фрэнк Стеджер. — что для того, чтобы постичь их, нужно с ними жить. Случайные прогулки по ним, хождение по протоптанным дорожкам никогда не приведут к тесной близости с ними. Если мы хотим подружиться с лесом, мы должны изучить его и завоевать его доверие частыми, благоговейными посещениями в разное время дня: утром, в полдень и в полночь, во все времена года: весной, летом, осенью, зимой. Иначе мы так никогда и не узнаем леса.
У лесов есть свое эффективное средство чувствовать друзей на расстоянии и закрывать свои сердца перед посторонними созерцателями. Бесполезно обращаться к лесам с иной точки зрения, чем чистая любовь к ним: они сразу же раскроют наш замысел и спрячут свои самые дорогие, самые древние секреты от нас. Но если леса поймут, что мы пришли к ним только потому, что мы их любим, они окажутся добры к нам, одарят нас сокровищами красоты и восторга, чего не найдешь и не купишь ни на одном рынке.
Но если они отдают, то отдают все без остатка и не просят взамен ничего, кроме преклонения перед ними. Мы должны входить в леса с любовью, смиренно, почтительно, терпеливо, и мы узнаем, как искушает пикантность красоты диких мест и молчаливых пространств, лежащих под звездным мерцанием или на закате, какая гармония неземной музыки доносится из старого соснового сучка или едва различимый звук слышится в зарослях пихты, какой нежный аромат источают мхи и папоротники в солнечных укромных уголках или во влажных поймах ручейков. Нас окутает мир мечты, мифов и легенд древних времен. Бессмертное сердце лесов столкнется с нашими сердцами, и их едва различимая жизнь вольется в наши вены и сделает своими навсегда; неважно, куда мы отправились после этого, как бы много мы ни странствовали, мы в любом случае вернемся в лес, чтобы ощутить родство, единение с ним!»
— Вурж! — позвала мать снизу из холла. — Что ты делаешь одна в своей комнате?
Вирджиния уронила книгу, как горячий уголек, и мгновенно слетела вниз, все еще чувствуя тот странный подъем духа, который мгновенно наступал, стоило ей взять в руки книгу Фрэнка Стеджера. Вирджиния ничего не знала о лесе, но почему-то всегда тосковала по нему и ей казалось, что именно там ее настоящая жизнь. Наверное, поэтому ее так волновали книги Фрэнка Стеджера.
В полдень дождь прекратился, но солнце не показывалось до трех часов. Тогда Вирджиния робко сказала, что хотела бы пойти в город.
— Зачем тебе в город? — требовательно спросила мать.
— Хочу взять книгу из библиотеки.
— Ты взяла книгу из библиотеки только на прошлой неделе.
— Нет, прошло уже четыре недели.
— Четыре недели! Глупости!
— В самом деле это так, мама.
— Ты ошибаешься. Ну, по крайней мере, не прошло более двух недель. Я не люблю, когда мне противоречат. И не понимаю, зачем тебе вообще брать книгу. Ты так много времени теряешь за чтением.
— А какая ценность в моем времени? — печально спросила Вирджиния.
— Вурж! Прекрати разговаривать со мной таким тоном!
