Джорджетт Хейер - Миражи любви
– Мальчик был сильно пьян! – бросил через плечо Тристрам.
– Никаких сомнений, что он находился в ужасном состоянии, – заметил Красавчик. – Кузен, меня всегда удивляло то, каким образом вам удалось убедить Людовика оставить свое намерение и вернуться домой.
– Я обещал ему встретиться с Планкеттом в его имении, – ответил Шилд. – Но чего себе никогда не прощу, так это того, что позволил Людовику возвращаться домой через лес.
– Мой дорогой друг! Кто же мог предвидеть, что Планкетт будет возвращаться той же дорогой? – мягко заметил Красавчик.
– Напротив, если он возвращался из Слоухэма, для него было естественно выбрать именно эту дорогу! – возразил Шилд. – И мы знали, что он поедет верхом, а не в экипаже.
– Так что же случилось? – У Эстаси перехватило дыхание.
Ей ответил Шилд:
– Людовик поехал верхом домой через лес Лонгшоу, а я в это время направился в Форт-Хаус. Не прошло и десяти минут, как мы расстались, и я услышал вдалеке выстрел, которому не придал никакого значения, ведь это мог стрелять какой-нибудь браконьер. И на следующее утро тело Планкетта нашли в лесу: у него было прострелено сердце, а рядом валялся смятый носовой платок Людовика.
– А кольцо? – торопливо спросила Эстаси.
– Кольцо исчезло. В карманах Планкетта остались деньги, в галстуке сохранилась булавка с бриллиантом, но кольцо-талисман пропало.
– И с тех пор его никто не видел, – добавил Красавчик.
– Это мы не видели! – поправил его сэр Тристрам.
– Да, да, я знаю, что вы думаете: оно у Людовика, но он поклялся, что не встречал Планкетта в тот вечер. Что до меня, я не считаю Людовика лгуном. Он откровенно признался, что у него в кармане был пистолет, он даже признался, что стрелял, – но в сову!..
– И почему ему было не застрелить этого Планкетта! – воскликнула Эстаси. – Лжец заслужил это. Я очень довольна, что его застрелили!
– Возможно, – произнес сэр Тристрам холодным тоном, – но в Англии, как и во Франции кстати, убийство считается серьезным преступлением.
– Но ведь его все же не повесили за убийство такого человека, как Планкетт?
– Нет, но только потому, что мы убрали Людовика из страны прежде, чем его смогли арестовать, – объяснил Шилд.
– Это Сильвестр и вы убрали его из страны, – поправил Бэзил. – Я не приложил к этому руки, с вашего позволения.
– Если бы он предстал перед судом, ничто не смогло бы спасти его шею.
– Я прошу прощения, у меня другая точка зрения, мой дорогой Тристрам, – холодно заметил Красавчик. – Предстань он перед судом, и правда могла бы открыться! А когда вы и, конечно, Сильвестр тайно увезли Людовика из страны, тем самым именно признали его виновным в убийстве.
Сэр Тристрам был избавлен от необходимости отвечать, потому что появился слуга Сильвестра, который должен был снова проводить его к двоюродному деду. Как только за Тристрамом закрылась дверь, Красавчик пробормотал:
– Как приятно видеть Тристрама таким услужливым.
Но Эстаси не обратила на это внимания. Ее интересовало сейчас лишь одно:
– А где теперь мой кузен Людовик?
– Никто не знает, дорогая. Он исчез!
– И вы ничего не сделали, чтобы помочь ему, – никто из вас?! – негодующе воскликнула она.
– Ну, дорогая кузина, это сложновато, – ответил Красавчик. – Вы сами посудите: что можно сделать при таком фатальном стечении обстоятельств?
– Мне кажется, – сказала Эстаси, нахмурившись, – что Тристрам не любил своего кузена Людовика.
– Как вы умны, моя дорогая! – рассмеялся Красавчик.
Она взглянула на него.
– А какую коллекцию он должен показать мне? – напрямую спросила Эстаси.
– Дорогая кузина! Просто у Тристрама достойная внимания коллекция. Я не специалист, конечно, но иногда и мне хочется взглянуть на нее.
– А он вам ее показывал?
– И с большим желанием! – улыбаясь, ответил Бэзил. – Но помните, коллекционеры никогда не показывают всех своих сокровищ!
Глава 2
Сэр Тристрам, вновь оказавшийся у кровати Сильвестра, был поражен переменами, произошедшими со стариком. Сильвестр так же опирался на множество подушек и все еще был в своем парике, но казалось, болезнь наложила на него свою глубокую печать. Только его глаза по-прежнему казались живыми, выделяясь на бледном, почти восковом лице.
– Мне очень жаль, сэр, но, кажется, мой визит утомляет вас, – негромко произнес Тристрам.
– Благодарю вас, но мне самому лучше судить о том, что меня утомляет, – возразил Сильвестр. – Думаю, я не протяну долго, но, видит бог, я должен успеть уладить свои дела! Вы женитесь на этой крошке?
– Да, я женюсь на ней, – ответил Шилд. – Это вас устраивает?
– Мне хочется, чтобы все узелки были аккуратно завязаны, – ответил Сильвестр. – К счастью, она не католичка. Что вы о ней думаете?
Сэр Тристрам заколебался:
– Едва ли я могу что-либо сказать. Она очень молода…
– Вот и хорошо, у ее будущего мужа есть возможность сформировать ее по своему вкусу.
– Может быть, вы и правы, но лучше бы мы начали это дело пораньше.
– Я всегда прав! А что бы вы хотели: обольстить ее? – упорствовал Сильвестр. – Бедная девочка!
– Вы вынуждаете ее выйти замуж, но она… может пожалеть об этом… Она так романтична!
– Вздор! – воскликнул Сильвестр. – Большинство женщин романтичны, но все освобождаются от этого – в свое время. А что, этот проклятый жеманный щеголь там, внизу?
– Да.
– Он постарается затмить вас, если сможет, – предупреждающе сказал Сильвестр.
Сэр Тристрам высокомерно ответил:
– Если вы ожидаете, что я буду соперничать с его изысканностью, то будете разочарованы.
– Я ничего не ожидаю, кроме глупости со стороны какого-нибудь члена моей семьи! – резко бросил старик и закрыл глаза в полном изнеможении.
Сэр Тристрам взял флакон с нюхательной солью со стола и поднес его к носу Сильвестра.
– Вы слишком утомляете себя, сэр.
– Пойдите к чертям! – тихо сказал больной. Он с трудом поднял руку, принял флакон и некоторое время молча лежал, вдыхая ароматные испарения. Через минуту или две его губы изогнулись в кривой усмешке, и он пробормотал:
– Я много бы дал, чтобы увидеть вас троих – всех вместе. О чем вы говорили?
– О Людовике, – ответил Шилд с некоторой осторожностью.
Рука Сильвестра вдруг сжалась в кулак, и улыбка сошла с его лица. Он почти прошептал:
– Мне казалось, вы знаете о том, что имя Людовика нельзя упоминать в этом доме! Как вы на это осмелились?
– На свете нет другого человека, перед которым я бы так преклонялся, как перед вами. Так было всегда, так есть и сейчас, когда вы на смертном одре.
