Джин Фелден - Безграничная любовь
— Так зачем ты хотел меня видеть? — нелюбезно спросила она его.
— Просто подумал, что мы могли бы с тобой поговорить.
— О твоем отъезде?
Он повернулся к ней, и она увидела, как засветились в лунном свете его голубые глаза.
— Я не хочу идти к отцу в семейный бизнес, я хочу изучать искусство, а потом вернуться в Хэрроугейт и заниматься живописью. Я не хочу покидать Глэд Хэнд… и тебя. — Он запнулся, но на этот раз она не заметила этого.
— Я тоже не хочу, чтоб ты уезжал. Я буду скучать по тебе, — сказала она, забыв прикрыть грудь и всматриваясь в дорогое ей лицо. — О, Райль, ну почему отец так скоро заставляет тебя идти в бизнес? Карру ведь уже восемнадцать, и он так давно умоляет об этом. А тебе в декабре будет только семнадцать.
— Не знаю, почему. — Он так тихо сказал это, что Джинкс пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать.
— Нам бы надо быть вместе по крайней мере год еще до твоего отъезда, ну что я буду без тебя делать? Ведь здесь будет только Эдит, а она ни о чем другом не может говорить, как только о мальчиках, танцах, нарядах и прическах.
— Ты тоже очень скоро начнешь об этом думать.
— Я? Не думаю.
— Слушай, ведь тебе, кажется, очень нравился кузен Эрик пару лет назад.
— Ох, но кузен Эрик — не мальчик, а мужчина. — Ее голос неожиданно стал каким-то певучим. — Как ты думаешь, отец будет меня иногда брать в Миллтаун, когда ты уедешь в сентябре? Может, Эрик будет дома и мы с ним сможем поиграть дуэтом.
— Нам что, так необходимо говорить о кузене Эрике?
— Но ведь это ты начал.
— Но я не ожидал, что ты так ухватишься за эту тему, как будто он для тебя — единственный свет в окошке.
— Почему ты сердишься? Он долго молчал, губы его сжались, а скулы окаменели. Наконец он взорвался:
— Я хочу поговорить о нас!
— Нас? — Сердце ее забилось сильнее, и она не могла понять, почему. — Что о нас?
Райль наклонился к ней, на его загорелый лоб упала прядь волос.
— Джинкс, ты ведь знаешь, что я ненастоящий брат тебе.
— Да, но… — Она замолчала, почувствовав неожиданную слабость.
— Твои родители — единственные родители, каких я когда-либо знал, ведь тебе известно, что моя настоящая мать умерла в родах. Поэтому… ты мне ненастоящая сестра. — Он глубоко вздохнул. — Я люблю тебя, Джинкс, но совсем не так, как люблю отца, мать и Кифа.
Сердце его стучало, как шатун на отцовском поезде. Она вдруг испугалась и заволновалась одновременно.
И тогда Райль схватил ее за плечи, и сквозь ткань рубашки она почувствовала жар его больших сильных рук.
— Я люблю тебя, Джинкс, и хочу когда-нибудь жениться на тебе.
— О, Боже… — Она почувствовала себя так, будто сидит на паровозе и поезд сходит с рельсов, падая в лощину.
— Ты будешь ждать меня, Джинкс? Будешь ждать до тех пор, пока я не смогу добыть себе место в компании? Я прошу тебя только не говорить «да» кому-либо другому.
— О, Святая Мадонна! — выдохнула девушка. — Я не говорю ничего никому, Райль. Никто меня ни о чем еще не просил.
— Так я прошу. — Он стиснул свои руки. — Я прошу тебя подождать меня. Ты подождешь меня, Джинкс, да?
Сердце ее стучало, а во рту пересохло.
— Я никуда не уезжаю, — прошептала она, не зная, что еще ему сказать.
Он вздохнул и освободил ее. Она колебалась.
— Тебе лучше пойти в дом. Если кто-нибудь выглянет из окна библиотеки, то сразу увидит тебя в этой белой рубашке, а с твоими рыжими волосами сразу поймет, что это ты.
— Наверно, ты прав. — Но она не шевельнулась.
— Ты… ты не поцелуешь меня на прощание перед отъездом?
— Ты ведь будешь здесь еще до сентября, — сказала она, непроизвольно подняв подбородок. Губы ее таяли, как мороженое.
— Но нам может не представиться другой возможности поцеловаться на прощание. А я должен поцеловать тебя, всего один раз. Только раз, Джинкс. — Его руки обвили ее, и он осторожно прижался к ней губами, так осторожно, как будто она могла разбиться. Ее живот одеревенел, а губы закололо. Он отодвинулся от нее, как будто обжегшись.
— О, Боже, — прошептала Джинкс. — О! — Встав на цыпочки, она обняла его и прижалась губами к его губам. Райль сжал руки и нежно поцеловал щеку и шею Джинкс. Она изогнулась, и его рот соскользнул в расщелину между грудями. Он опустил ее на траву. Над ними на синем бархате неба ярко сверкали звезды. Деревья шелестели на ветру, а трава пахла необыкновенно душисто.
Земля под ночнушкой Джинкс была теплой-теплой. Большое, тяжелое и требовательное тело Райля накрыло ее. Ей показалось, что задрожала земля, но то было биение их сердец, слившихся в одно. В момент их единения Джинкс поняла, что теперь им всегда предстоит быть вместе.
Один последний поцелуй, и он исчез в основном крыле дома. Джинкс остановилась и улыбнулась, все еще не веря происшедшему. У нее было такое ощущение, что внутри нее оркестр начинает играть страстную и волнующую мелодию. Ей хотелось танцевать, петь и кричать всему миру о том, что она — СЧАСТЛИВА! Джинкс не могла дождаться момента, когда сможет рассказать обо всем матери. Сначала Райль сказал ей, что, вероятно, им не стоит говорить о случившемся кому-либо, потому что он молод и не имеет других перспектив, кроме тех, что выбрал для него отец, и потому то, чем они занимались в саду, нехорошо.
— Но я ведь совсем не чувствовала, что мы делаем что-то нехорошее, Райль. — Она прижалась к нему.
— Не знаю, как это случилось, Джинкс, я не хотел… Я хотел только поцеловать тебя на прощание.
— Я знаю, но я рада, что это случилось. Теперь я — навсегда твоя, а ты — мой. Она посмотрела ему в глаза:
— Ты ведь мой, правда? Он нежно поцеловал ее:
— Навсегда, но не думаю, что мать с отцом будут в восторге от этого.
— Им совсем не обязательно знать в деталях о том, что произошло здесь, в саду. Мы должны только сказать им, что любим друг друга и хотим пожениться. Им это понравится, вот увидишь.
— Я поговорю об этом с отцом утром, — ответил Райль, — я скажу ему, что хочу изучать искусство. Джинкс, ты будешь ждать меня, пока я буду учиться?
— Ты ведь знаешь, что да. Я так горжусь тобой, Райль. И меня так огорчило, что ты не сказал о своем желании за ужином, я имею в виду — о желании изучать искусство. — Она сжала его руку. — Ох, Райль, я так хочу рассказать о нас маме, она будет так счастлива.
Ведь именно Джо объяснила Джинкс, что когда-нибудь она полюбит и забросит лазанья по деревьям и рыбную ловлю с мальчишками. Тогда Джинкс не поверила ей. Но разве понимала она, каким это может быть счастьем — любить. В целом мире не существовало слов для выражения ее чувств, чувств удивления и восхищения своей любовью к Райлю и его — к ней. Нет, не может быть плохо то, что они только что делали в саду, думала она. Нет, если это было так чудесно. «Райль, Райль!» — пело ее сердце.
