Мэри Элизабет Брэддон - Кровавое наследство
Он поцеловал ее в лоб, и от прикосновения его ледяных губ ее обдало холодом.
«Что случилось сегодня с отцом? — подумала она, возвратившись в свою прелестно убранную комнату. — Не имел ли он каких-нибудь неприятностей в городе?»
Между тем банкир отправился в столовую, где Гарлей Вестфорд так неожиданно помешал его мечтам. Лампы еще горели на столе и при свете огня шлифованные бутылки блестели, как рубины. Но комната не была пуста. За столом с газетой в руках сидел человек, которого Руперт Гудвин желал бы встретить менее всего в эту минуту. Это был Яков Даниельсон. После замечания своей дочери банкир застегнул сюртук и прикрыл кровавые пятна, но, несмотря на это, он не мог справиться со своим испугом при виде приказчика.
— Вы здесь, Даниельсон? — воскликнул он. — Я думал, что вы уже подъезжаете к Лондону?
— Нет, я опоздал на поезд и вынужден был возвратиться просить вашего гостеприимства. Надеюсь, вы не найдете меня навязчивым?
— Нисколько, — ответил Гудвин, опускаясь в изнеможении в кресло, — будьте так добры, позвоните лакею. Принеси мне рому, — сказал он ему и, налив себе полстакана, Гудвин залпом выпил его. — Так вы опоздали на поезд? — спросил банкир своего приказчика.
— Да, я уже отпустил вашего кучера, когда заметил, что поезд ушел, и был вынужден возвратиться пешком. Но где же ваш гость, капитан Вестфорд?
— Уже с полчаса как на обратном пути.
— Так вам удалось успокоить его?
— Совершенно. Он оставил деньги у меня до своего возвращения из Китая, но я должен был назначить ему больший процент.
— Весьма естественно, — сказал приказчик, потирая подбородок и очень внимательно наблюдая за своим начальником, который уже в третий раз наливал себе ром. — Капитан пешком отправился на станцию, вы ему, вероятно, указали ближайшую дорогу, парком?
— Да, — рассеянно ответил банкир.
— Странно, — сказал приказчик, — я бы должен был его встретить: ведь я возвращался тем же путем.
— Очень может быть, что он сбился с дороги — моряки вообще неловки на суше.
— К тому же он оставил здесь свое верхнее платье, — сказал Даниельсон, указывая на пальто, лежавшее на ближайшем стуле.
— Это чрезвычайная рассеянность с его стороны, — преспокойно ответил банкир. — Однако меня одолевает сон. Спокойной ночи, Даниельсон. Слуга проводит вас в вашу комнату.
Гудвин направился в свой кабинет. Он тяжело упал в кресло и закрыл лицо руками.
«Страшно! — воскликнул он, — И люди уверяют, что мщение сладко! Долгие годы я жаждал этого мщения и теперь наконец отомщен: Клара Понсонби не увидит больше моего соперника!»
Банкир вынул из нагрудного кармана своего сюртука длинный испанский нож, который был в крови — от острого кончика до самой рукояти.
«Его кровь, — шептал он, — кровь человека, которого я ненавидел уже двадцать лет и увидел сегодня впервые».
Банкир подошел к шкафу, отпер потаенный ящик и положил в него нож. «Никто не знает тайну этого ящика, и вряд ли попадется кому на глаза этот нож, поразивший Гарлея Вестфорда. Но умер ли он? Да, да, он умер, и 20 тысяч фунтов теперь принадлежат мне». Вдруг он остановился в испуге. «Квитанция, — воскликнул он, — черт возьми, где квитанция на эти 20 тысяч фунтов? Если она попала в чужие руки?!» Но после минутного размышления, он прибавил: «Нет, нет, это невозможно. Она была с ним — и теперь останется с ним навеки». В ту же минуту он вспомнил и о верхнем платье, которое Гарлей Вестфорд оставил у него в столовой. «Если случайно квитанция в одном из карманов этого платья?» — подумал он. Взяв тотчас свечу, он спустился в столовую. Она была пуста, лампы погашены, но пальто капитана лежало на том же месте. Гудвин обшарил все карманы, но нигде ничего не было.
5
Мистрисс Вестфорд выздоравливала чрезвычайно медленно. Виолетта Вестфорд все прекрасные летние дни терпеливо просидела у постели своей больной матери. Несколько раз в чудесные июньские вечера Лионель настаивал на том, чтобы она вышла подышать свежим воздухом, обещая заменить ее у постели больной.
— Ты напрасно все со мной споришь, — говорил он, — если ты после длинного дня, проведенного у постели больной, не хочешь прогуляться вечером, то ты непременно захвораешь сама, и у нас вместо одной больной будут две.
Если бы молодой человек был наблюдателен, он непременно заметил бы яркий румянец, покрывавший каждый раз щеки девушки, когда речь заходила о вечерних прогулках.
Несколько минут спустя она оставила дом, направилась по зеленой площадке в густую аллею, вышла из сада через маленькие ворота, ведущие прямо в лес.
Лицо ее было бледно, несмотря на яркий румянец, покрывавший его еще несколько минут тому назад. По узкой тропинке среди высоких старых деревьев она вышла на широкую поляну, окруженную со всех сторон величественными соснами.
Место это было восхитительно. На этой поляне перед расставленным мольбертом сидел молодой человек и смотрел на тропинку. Наружность его показывала в нем с первого же взгляда вполне светского человека. Как только белое платье Виолетты мелькнуло среди зелени, он встал и пошел к ней навстречу.
— Как долго я ждал тебя, — сказал он ей, — и как тяжело было мне это ожидание!
— Я не могла прийти раньше, Рафаэль, — отвечала молодая девушка, — и почти упрекаю себя в том, что теперь пришла. О, если бы только моя мать могла скорее выздороветь, и я представила бы тебя ей! Ты не знаешь ее и потому думаешь совершенно несправедливо, что твоя бедность вызовет с ее стороны сопротивление. Она знает, что я не способна искать в супружестве только денежные выгоды.
Молодой человек вздохнул и отвечал немного помедля:
— Твоя мама, может быть, действительно благородная женщина, но не все такие: некоторые любят только золото и готовы принести ему в жертву даже счастье своих детей. Ты не знаешь света, как я его знаю, иначе ты бы не уверяла, что бедность не станет препятствием к нашему браку.
— Но ни отец, ни мама не поклоняются золотому тельцу. Отец мой — лучший из людей, и мне стоит только сказать ему о моей любви к тебе, чтобы получить его согласие на эту любовь.
— Дорогая моя Виолетта! — воскликнул молодой человек.
— Да разве моя мама не пришла в восторг от тебя, когда мы встретились с тобой в Винчестере?
Только она тогда воображала тебя богатым человеком, а не бедным живописцем. В осанке твоей так много величия, как будто у тебя по крайней мере 10 тысяч фунтов годового дохода.
Лицо молодого человека стало грустным.
— Будь у меня только 500 фунтов дохода, — возразил он, — я бы явился к отцу твоему до его отъезда и попросил бы у него твоей руки, но я беден и, что всего хуже, завишу от человека, которого не уважаю.
