Лоретта Чейз - Вчерашний скандал
Оливия послала ему мимолётную улыбку. Что-то загадочное произошло у Перегрина в груди. Кое-что ещё случилось ниже, совсем не загадочное и слишком знакомое. Он усилием отправил воли эти чувства в забвение.
Она не специально, сказал он себе. Она родилась такой, Ужасная ДеЛюси до мозга костей. Ему не стоит принимать это на свой счёт. Она его друг и союзница, почти сестра. Он заставил себя представить Оливию в тот день, когда впервые встретил её: тощую двенадцатилетнюю девчонку, которая пыталась разбить ему голову альбомом для рисования. Раздражающая, опасно притягательная девчонка.
— Я одевалась для тебя, — сказала она. — В честь твоего Благородного Дела в Египте. Я заказала шёлк для платья, который цветом соответствует зелёному Нилу на твоих акварелях. Нам пришлось использовать райских птиц, потому что не удалось раздобыть ибисов.
Понизив голос до заговорщического шепота, она наклонилась к нему, предлагая ещё более близкий и полный вид алебастровой плоти, чьи изгибы идеально поместились бы в мужских ладонях. В этой близости Лайл остро ощутил лёгкий блеск влаги, которую жар бального зала вызвал на её коже. Он также ощутил запах женщины, исходящей от неё: опасную смесь влажной плоти и лёгких цветочных духов.
Ей следовало предупредить меня, чёрт её побери.
Думай о тощей и двенадцатилетней, посоветовал он себе.
— Я хотела одеться как одна из дам с копий настенных росписей, которые ты присылал, — продолжила Оливия, — но мне запретили…
Запах и упоминание запрещённости размягчили его мозг.
Факты, сказал он себе. Нужно держаться фактов, как…
Куда подевались её веснушки?
Возможно, рассеянный свет свечей сделал их менее заметными. Или, может быть, она пудритсвои груди? Или сводит их лимонным соском?
Перестань думать о её груди. Так начинают сходить с ума. О чём она говорила? Что-то о настенных росписях.
Он вызвал в уме образы плоских фигур на каменных стенах.
— Дамы на фресках, технически говоря, не одеты, — сказал он. — Кажется, при жизни они туго заворачивались в отрез очень тонкой ткани.
Наряд не оставлял для воображения ничего, и вероятно поэтому он, который предпочитал опираться на факты, оставляя воображение своим родителям, без труда представил новое соблазнительное тело Оливии, задрапированным в тонкое полотно.
— Потом, после смерти, — продолжил Перегрин, — их еще туже пеленали с ног до головы в слои полотна. Ни один из этих нарядов не кажется подходящим для английского бала.
— Ты никогда не изменишься, — сказала Оливия, откидываясь назад. — Всегда всё воспринимаешь буквально.
— Только Лайл упустит драгоценную возможность, — проговорил другой мужской голос. — Вместо того чтобы сделать леди комплимент — как должен поступить любой мужчина, у которого есть глаза, — и попытаться завоевать её благосклонность, ему нужно пуститься в скучные лекции об обычаях язычников.
Да, потому что так безопаснее…
— Моё внимание не отвлекалось, уверяю Вас, мисс Карсингтон, — сказал Лайл. — В настоящее время его невозможно удерживать крепче.
Он бы хотел схватить за горло того демона, который одарил её этим телом и лицом — как будто она нуждалась ещё и в таком оружии. Это, должно быть, сам дьявол. Наверное, они заключили сделку за те пять лет, пока Лайл не видел её. Естественно, Сатана, как и любой другой, кто имел дело с Оливией, заключил самую невыгодную сделку.
В уголке сознания голос, напомнивший ему о змеях, скорпионах и наёмных убийцах, которые прячутся в темноте, сказал ему: «Берегись!»
Но он уже знал это, потому что знал Оливию.
Она представляла собой опасность. Прекрасная или ошеломляющая, с грудью или без, она излучала фатальное очарование. Она легко пленяла мужчин, вполне разумных в других отношениях, большинство которых уже видели, как она нарушила покой других сравнительно разумных мужчин.
Перегрин об этом знал. Её письма были полны многочисленными «романтическими разочарованиями», среди всего прочего. Он также слышал другие истории с тех пор, как вошёл в бальный зал. Он знал, какова она.
Он просто немного не в себе, поскольку является мужчиной. Это чисто физическая реакция, совершенно естественная, когда тебя поощряет красивая женщина. У него всё время бывают такие реакции. Этот случай вызывал беспокойство только потому, что она была вызвана Оливией.
Которая была его подругой и союзницей, почти сестрой.
Он всегда думал о ней именно так.
И так я продолжу думать о ней, сказал себе Лайл.
У него случился небольшой шок, вот и всё. Он человек, который подвергался шоку почти ежедневно и справлялся с ним.
— Завладев моим вниманием, — проговорил он, — возможно леди будет столь добра, что подарит мне следующий танец.
— Этот танец мой, — сказал мужчина, нависающий над её плечом. — Мисс Карсингтон обещала.
Оливия щелчком захлопнула веер.
— Вы сможете получить другой, лорд Бельдер, — проговорила она. — Я не видела лорда Лайла целую вечность, и он скоро вновь уедет. Он самый неуловимый мужчина на свете. Если я не потанцую с ним сейчас, кто знает, когда я смогу это сделать снова? Он может утонуть в кораблекрушении. Его может съесть крокодил, укусить змея или скорпион. Он может стать жертвой чумы. Как вам известно, он не бывает счастлив, если не рискует жизнью, чтобы улучшить наши познания о древних цивилизациях. С Вами я могу потанцевать в любое время.
Бельдер метнул убийственный взгляд на Лайла, но улыбнулся Оливии и отозвал свою просьбу.
Пока Лайл уводил её, он, наконец, понял, почему так много мужчин продолжало стреляться из-за неё.
Они все желали её и ничего не могли с этим поделать. Она знала об этом, и ей было всё равно.
Глава 2
Тёплая рука в перчатке, которую держала Оливия, была крепче и твёрже, чем она помнила. Когда эта рука сжала её ладонь, она ощутила распространяющееся повсюду тепло, которое её сильно поразило. Что стало отнюдь не первым потрясением за сегодняшний вечер.
Брала ли она Лайла за руку раньше? Девушка не могла вспомнить. Но пойти с ним было инстинктивным действием, хотя он больше не был тем юношей, которого она когда-то знала.
Во-первых, он сильно вырос и не только физически, хотя эти изменения сами по себе производили впечатление.
Когда Перегрин подошёл к ней несколько минут назад, то заслонил собой всю комнату. Он всегда был выше неё. Но Лайл больше не был долговязым юнцом. Он стал мужчиной, от которого исходила ошеломляющей силы мужественность.
