Барбара Картленд - Волшебные чары
Засмеявшись, она добавила:
– Куратор библиотеки, который работает у дяди Джона, сказал, что, кроме меня, никто не интересуется их книгами, и когда он составляет список книг, нужных для библиотеки, я уверена, что он включает в него те книги, которые понравятся мне.
– Это большое счастье, – улыбнулась миссис Брук.
И этой привилегии Гермия тоже теперь лишилась.
Ей нетрудно было пойти в библиотеку, особенно в отсутствие дяди и тети.
Но она чувствовала, что нехорошо пользоваться книгами людей, если, она сама для них нежелательна.
Она гордо убеждала себя, что сможет – так же, как намеревался Питер – добиться всего, не полагаясь на своих родственников.
После ленча ее отец, усевшись в старомодный кабриолет, в который была впряжена молодая норовистая лошадь, купленная им недавно дешево у одного из фермеров, поспешил к миссис Грэйнджер.
Гермия же, взяв бутылку микстуры от кашля, составленной ее матерью, отправилась пешком к домику, в котором жила миссис Барлес.
Целительные средства, которые ее мать приготавливала из растений в виде мазей и настоек, пользовались в деревне большой популярностью.
Но Гермия подозревала, что старушки, уверенные в шалостях Дьявола в лесах, считали жену викария Белой Колдуньей.
– Твоя матушка – чародейка. – сказала Гермии одна из них на прошлой неделе, – а может, у нее особое волшебство!
Она посмотрела на Гермию с тем выражением глаз, которое ясно говорило, что она имеет в виду.
– Мама верит, что Бог дал нам в природе исцеление от всего, – сказала она твердо. – Крапива жжет нас – и Он сотворил щавелевый лист, смягчающий боль.
Гермия использовала этот довод и раньше, но она знала, что женщина, с которой она говорит, не хочет услышать ее.
– Волшебство, вот что есть у твоей матери, – сказала старушка уверенно, – и когда я приложила мазь, которую она прислала мне, к ожогу на руке – сильному ожогу, – он прошел за ночь!
Гермия улыбнулась.
– Мне кажется, вы должны поблагодарить за это пчел, – ответила она, – потому что в мази был мед.
Но говоря это, она уже видела, о чем думает женщина, и что бы она ни говорила, ничто не могло рассеять убежденность, что ее ожог был исцелен сверхъестественной магией.
Неудивительно, думала Гермия, что людям, живущим в маленьких, крытых соломой хижинах с крошечными садиками, не о чем больше говорить, кроме волшебства и магии.
Зеленая деревня с прудом в середине, черно-белый постоялый двор с его вечными посетителями, пьющими эль Аз оловянных кружек, – вот и все центры активности сельских жителей, если не считать маленькую серую каменную церковь.
Никогда и ничего не происходило в этой деревне Малый Брукфилд, которая была названа так по имени семейства Брук, поколения которого жили в «Большом Доме».
Граф Милбрукский владел этой землей, этими фермами, хижинами, нанимал на свои работы молодых и здоровых и, конечно, платил жалованье викарию, служившему духовным нуждам его подданных.
Им хочется верить во все сверхъестественное, думала Гермия.
Если быть честной перед собой, то она и сама верила в фей, домовых, нимф и эльфов, которыми были полны сказки, рассказываемые матушкой в ее далеком детстве.
Она все еще помнила их, потому-то все эти существа казались столь реальными и так тесно были связаны с окружающей природой.
Когда она попадала в глубокий лее, ей было так легко представить эльфов и лесных духов, прятавшихся под деревьями.
Она верила и в нимф, поднимавшихся, подобно утреннему туману, из темного пруда в глубине одного из лесов, куда она часто ходила, когда хотела побыть одна и помечтать.
Весной там появлялись голубые колокольчики, столь прекрасные, что они казались ей зачарованными; а за колокольчиками следовали примулы и фиалки.
Рыжие белки уносились прочь при ее появлении, чтобы тут же остановиться и с любопытством смотреть на нее, как бы удивляясь, как это она посмела вторгнуться в их тайные владения.
Все это было столь прекрасным, что у нее не было желания верить в существование чего-либо злого или пугающего.
Но затем она подумала о незнакомце, поцеловавшем ее этим утром, и представила себе, что он, возможно, уехал в тайные глубины леса на своей прекрасной лошади и исчез там, поскольку не был человеческим существом.
Мысль о нем вновь вызвала в ней прилив гнева, особенно когда она вспомнила о золотой гинее, подаренной им и все еще лежавшей в кармашке ее платья.
Она забыла о ней, когда накрывала стол для ленча и когда они смеялись я болтали за едой.
Теперь, после тога как она отнесла миссис Барлес «магическую микстуру от кашля», она юла домой, решив зайти по пути в церковь.
Церковь была совсем близко от дома викария, по другую сторону дороги от него, и она проскользнула внутрь, пройдя через портик, нуждавшийся в ремонте, и вступила на, древний, вымощенный плитами пол.
Церковь была очень старая, она стояла там уже почти три сотни лет.
Каждый раз, когда Гермия посещала службу, она как будто ощущала в воздухе трепет, оставшийся от молитв тех, кто издревле поклонялся здесь Богу и оставил в церкви частичку себя и своих упований.
Ее отец верил тому же.
– Человеческие мысли никогда не пропадают впустую и не исчезают, – сказал он однажды.
– Как это, папа?
– Когда мы думаем о чем-то и, конечно, когда мы молимся, – ответил викарий, – мы посылаем наши мысли так, как будто он" обладают крыльями. Они уносятся в вечность нашими чувствами – а может быть, чем-то более сильным, чего мы пока не знаем.
– Я пугаюсь от этой мысли! – возразила Гермия. – Я теперь стану очень осторожной, когда буду о чем-либо думать!
Ее отец рассмеялся.
– Ты не можешь прекратить мыслить, как не можешь не дышать, – сказал он, – и я искренне убежден, что, где бы мы ни были, мы оставляем там наши мысли и жизненную силу, которую им придаем.
Гермия поняла, что он думал при этом об атмосфере в церкви, которая всегда казалась ей столь живой, столь насыщенной и полной силы, что она никогда не чувствовала себя там одинокой.
Вместе с ней в храме были другие люди, которых она не могла видеть, но которые жили когда-то в Малом Брукфилде.
Они несли в церковь свои печали и радости, и их чувства оставались навечно в этом маленьком помещении, как завещание.
Чувства эти, как она думала, придавали церкви ту святость, которую люди ожидают найти в Доме Господа, и она могла ощущать эту святость теперь, проходя через дверь.
Эта атмосфера святости поддерживала се, как будто сейчас она была не одинока в церкви, но окружена любовью, которая могла защитить ее, помочь ей и вдохновить ее, когда ей это потребуется.
