Лиз Карлайл - Никогда не влюбляйся в повесу
— Памела, — решительным тоном перебил он, — ты вступаешь на опасную почву. Мне показалось, ты собиралась о чем-то меня попросить? Тогда давай.
— Ах да, конечно, — спохватилась Памела, оправив складки своего изящного домашнего платья. — Во вторник крестины, Киран. И я бы хотела… да, я уже все решила. И хочу попросить тебя быть крестным моего сына, юного лорда Лонгвейла. Знаешь, я так радовалась, когда после всех этих долгих лет ты наконец оставил Барбадос и вернулся в Англию. О, так ты согласен, дорогой? Прошу тебя, скажи «да»!
Ротуэлл, вскочив с кресла, вновь подошел к окну. Повернувшись спиной к Памеле, он долго молчал.
— Нет, — наконец пробормотал он, тихо, но решительно. — Нет, Памела. Прости. Это совершенно невозможно.
Он услышал за спиной слабый шелест шелка, словно его кузина встала. Он не ошибся — через мгновение ее рука легко легла ему на плечо.
— О, Киран! — воскликнула она. — Кажется, я догадываюсь, о чем ты думаешь.
— Нет, — хрипло буркнул он. — Нет… уверяю тебя, ты не можешь этого знать.
— Ты считаешь, что из тебя не получится хороший крестный моему мальчику. — Леди Шарп сжала его плечо. — Но уверяю тебя, ты ошибаешься, мой дорогой! Больше того, я просто уверена, что это не так. Ты — замечательный человек, Киран, умный, волевой, целеустремленный. Ты не умеешь лукавить. Ты всегда привык говорить то, что думаешь. Ты…
— Нет! — Барон с силой ударил кулаком по подоконнику, словно надеялся, что от боли в голове у него прояснится. — Проклятие, ты разве не слышала, что я сказал, Памела? Нет. Это абсолютно невозможно!
Леди Шарп отпрянула, по ее лицу было видно, как больно задел ее отказ.
Почувствовав это, Ротуэлл повернулся к ней, ласково провел рукой по ее волосам.
— Прости меня! — отрывисто бросил он. — Мне нужно следить за своим проклятым языком…
— Это не важно, — перебила Памела. — Я-то ведь знаю, что в глубине души ты добр и великодушен, Киран. А слова… это не главное.
— Умоляю тебя, не утруждай себя перечислением моих добродетелей, Памела, — уже более мягким тоном попросил он. — Тем более что список получится весьма коротким. Благодарю тебя за оказанную мне высокую честь, но подыщи для этого кого-то другого.
— Но… Но нам бы хотелось, чтобы крестным был ты, — тихо сказала она. — Мы с Шарпом долго обсуждали эту тему. И мы оба считаем, что более подходящего человека для этой роли…
— Прошу тебя, Памела, оставим это, — перебил он. — Не нужно меня просить — я не могу. Бог свидетель, мне с моим отвратительным характером подобная задача вряд ли по плечу — хоть ты и не можешь с этим смириться.
— Послушай, ты не понима…
— Нет, моя дорогая. — Ротуэлл с удивительной нежностью взял ее руку в свои и подвел ее к креслу. — Это ты не понимаешь, Памела. А теперь садись и положи ноги вот сюда. Тебе необходимо отдохнуть. А мне пора уходить.
Добравшись до кресла, леди Шарп, опершись рукой о подлокотник, устало опустилась в него.
— Когда возвращаются Нэш с Ксантией? — спросила она. — Очень надеюсь, они не откажутся стать крестными моего мальчика.
— Завтра, — ответил барон, ласково похлопав ее по плечу. — Попроси Нэша быть крестным отцом. Вот увидишь, он будет в восторге и сочтет это за величайшую честь. Нэш ведь до сих пор не уверен, что он нам нравится.
— А он нам нравится? — Леди Шарп вскинула на него глаза.
Ротуэлл подумал.
— Более или менее, — кивнул он. — И потом — мы обязаны уважать выбор Ксантии, не так ли? К тому же чем больше я об этом думаю, тем больше радуюсь, что в случае чего под рукой всегда есть Нэш.
— В случае чего? Что ты имеешь в виду? — Графиня растерянно моргнула.
Ротуэлл заставил себя улыбнуться:
— Да ничего особенного, Памела. Ну а теперь я должен идти.
Его кузина огорченно шмыгнула носом.
— Жаль. Я надеялась, ты пообедаешь с нами, — пробормотала она, снова взявшись расправлять складки своего домашнего платья. — И куда тебе торопиться? Тебя ведь никто не ждет дома к обеду, верно?
Ротуэлл, наклонившись, поцеловал ее в щеку.
— Нет. Ты ведь знаешь, что я волк-одиночка.
И, проговорив это, он стремительно вышел из комнаты прежде, чем Памела успела что-то возразить.
Глава 2
Граф де Валиньи устраивает у себя карточную игру
Граф де Валиньи, небрежно держа колоду, с привычной ловкостью тасовал карты, и тонкие пальцы его своей гибкостью смахивали на клубок копошащихся угрей. В этих движениях было что-то завораживающее — усталые и пресыщенные взгляды гостей были прикованы к его рукам. Забыв обо всем, они зачарованно следили, как с легким шорохом, сменяя друг друга, мелькают карты, а огромный рубин в перстне графа, вспыхивая при каждом движении, бросал на них кроваво-красные отблески, придавая всей этой сцене какой-то зловещий оттенок.
В эту ночь их было пятеро за карточным столом в доме графа, и каждый из этих пятерых своей распущенностью мог поспорить с остальными. Игра, которую затеял Валиньи, именовалась «двадцать одно», минимальная ставка составляла пятьдесят фунтов, и после нескольких часов, которые эти пятеро провели за карточным столом, воздух в комнате, пропитанный табачным дымом, несвежим дыханием и испарениями разгоряченных человеческих тел, казался спертым. Наконец барон Ротуэлл, весь вечер остававшийся в выигрыше, не выдержав, встал и поднял вверх створку окна.
— Merci, mon ami, — с легкой усмешкой бросил граф де Валиньи в сторону Ротуэлла, и последняя карта, выпорхнув из его пальцев, с легким шелестом легла на украшенную золотой инкрустацией крышку стола. — Чертовски напряженная игра, вы не находите?
На лицах двух сидевших за столом джентльменов ясно читалось отчаяние. Собственно говоря, примерно те же чувства должен был бы испытывать и сам хозяин, однако за все те долгие месяцы, на протяжении которых барон Ротуэлл оказывался с графом де Валиньи за карточным столом, ему ни разу не доводилось видеть, чтобы на лице графа отразилась хотя бы тень сомнения — даже в тех случаях, когда тому случалось проиграться в пух и прах. Валиньи всегда играл по-крупному, часто проигрывал все до последнего гроша, но при этом неизменно подписывал долговые расписки той же твердой рукой, что и сдавал карты. Правда, в тех случаях, когда ему случалось выигрывать, суммы выигрыша были фантастическими. Граф был прирожденным игроком — игроком до мозга костей.
— Удачи, господа. — Карты были снова сданы. Объявили ставки, и игра началась. Граф небрежно сбросил первую карту — даму пик — и на губах его появилась легкая усмешка.
— Будь я проклят! — заплетающимся языком пробормотал сэр Ральф Генрис, в остолбенении уставившись на черную даму. — Второй раз подряд! Послушайте, Калверт, вы ручаетесь, что хорошо перетасовали колоду? Вы уверены в этом?
