Джулия Куин - Все в его поцелуе
– Как отрадно!
– Я имела в виду, что даже не успела ни о чем подумать.
Он похлопал ладонью по сердцу.
– Вы меня ранили прямо в сердце. – Гиацинта стиснула зубы. Он что, издевается? Все ее светские знакомые были ясны ей, как открытая книга. Но Гарет Сент-Клер был ей непонятен. Она искоса глянула на Пенелопу – слышала ли она? Но та успокаивала леди Данбери, которая все еще переживала по поводу потери своей трости.
Гиацинта оказалась зажатой между Гаретом Сент-Клером с одной стороны и лордом Соммерсхоллом – никогда не отличавшимся худобой – с другой. Ей даже пришлось немного подвинуться к Гарету, который излучал невероятное тепло.
Боже правый, неужели этот человек лежал, обложившись грелками с горячей водой, прежде чем отправиться на музыкальный вечер?
Гиацинта стала незаметно обмахиваться программкой.
– Что-то не так, мисс Бриджертон? – спросил он, с интересом заглядывая ей в лицо.
– Нет, все в порядке. Просто здесь жарковато, вам не кажется?
Гарет посмотрел на нее немного дольше, чем ей этого хотелось бы, и обернулся к леди Данбери.
– Тебе жарко, бабушка?
– С чего ты взял?
Он опять повернулся к Гиацинте и чуть пожал плечами.
– Видимо, жарко только вам.
– Должно быть, – процедила она сквозь зубы, упорно глядя прямо перед собой. Может, не поздно сбежать в дамскую комнату? Пенелопа станет жаловаться, что она оставляет ее одну, но ведь с ней еще два человека. Можно все свалить и на лорда Соммерсхолла: он все время ерзал на стуле и иногда толкал ее, скорее всего преднамеренно.
Гиацинта снова чуть-чуть подвинулась вправо. Гарет Сент-Клер был последним человеком, к которому ей хотелось бы прижиматься. Однако тучный лорд Соммерсхолл привлекал ее еще меньше.
– Что-то случилось, мисс Бриджертон? – участливо осведомился Гарет.
Она покачала головой, собралась вскочить, но не успела. Раздались аплодисменты.
Гиацинта подавила стон. Одна из девиц Смайт-Смит объявила начало концерта. Прекрасная возможность была упущена, теперь просто невежливо было встать и уйти, особенно с первого ряда.
Одно утешало – она была не единственной страдающей душой в этом зале. Едва девицы Смайт-Смит подняли смычки, приготовившись терзать инструменты и уши слушателей, как мистер Сент-Клер вздохнул и тихо прошептал:
– Да поможет нам Бог!
Глава 2
Тридцать минут спустя где-то неподалеку жалобнозавыла маленькая собачонка.
Но, к несчастью, никто ее не услышал...
На свете существовал лишь один человек, ради которого Гарет готов был слушать музыку в очень плохом исполнении, и этим человеком была бабушка Данбери.
– Больше никогда, – шепнул он ей на ухо. Сначала им пришлось прослушать нечто, что должно было быть Моцартом, потом нечто объявленное как Гайдн, за которым последовала пародия на Генделя.
– Сиди прямо, – прошептала бабушка. – Ты ведешь себя невежливо.
– Мы прекрасно могли разместиться в последних рядах.
– И пропустить такое развлечение?
Даже с большой натяжкой подобный вечер нельзя было назвать развлечением, но бабушка испытывала какую-то патологическую страсть к этому ежегодному мероприятию.
Как обычно, четыре девицы Смайт-Смит сидели на небольшом возвышении, причем две из них играли на скрипках, третья – на виолончели, а четвертая на фортепиано. И каждая так старательно пыталась исполнить свою партию соло, что им почти удалось произвести впечатление на публику.
– Хорошо, что я люблю тебя, – бросил он через плечо.
– Ха, – явственно прозвучало в ответ. – Хорошо, что я люблю тебя.
И тут, слава Богу, музыка кончилась, девушки встали и начали раскланиваться. Трое из них были вполне собой довольны, но у четвертой, той, что играла на виолончели, был такой вид, будто ей хочется выпрыгнуть из окна.
Бабушка вздыхала и смотрела на девушек с сочувствием.
Барышни Смайт-Смит были известны всему Лондону. Каждое их выступление непонятно почему было хуже предыдущего. Когда все решали, что хуже исполнять Моцарта уже нельзя, на сцене появлялась новая четверка кузин Смайт-Смит и доказывала, что можно.
Они были приятными девушками – так во всяком случае ему говорили, – и его бабушка в одном из редких приступов необъяснимой доброты настояла на том, что кто-то обязательно должен сидеть в первом ряду и аплодировать, потому что, как она выразилась, «троим из них медведь на ухо наступил, но всегда есть одна, которая может сгореть со стыда».
Бабушка Данбери, которая не стеснялась сказать какому-нибудь герцогу, что у него мозги, как у комара, считала жизненно необходимым аплодировать той барышне Смайт-Смит, чье ухо не было сделано из жести.
Они аплодировали стоя, хотя Гарет подозревал, что бабушке просто потребовался повод, чтобы вернуть свою трость, что Гиацинта Бриджертон и сделала с совершенным почтением.
– Предательница, – шепнул Гарет.
– Так ведь это ваши ступни пострадают, – невозмутимо ответила Гиацинта.
Он невольно улыбнулся. Гарет еще никогда не встречал такой девушки. Она была забавна, излишне раздражительна, но ее умом нельзя было не восхищаться.
В высшем свете Лондона Гиацинта Бриджертон пользовалась необычной репутацией. Она была младшей среди отпрысков Бриджертонов, славившихся тем, что называли своих детей именами, следуя алфавиту. И она, по крайней мере теоретически и для тех, кому это было интересно, была неплохой партией. Она никогда не была замешана, даже косвенно, ни в каких скандалах, а ее семья и связи были выше всяких похвал. Гиацинта была хорошенькой: густые каштановые волосы и пронзительные, умные голубые глаза. А самое главное, подумал Гарет не без цинизма, поговаривали, что ее старший брат, лорд Бриджертон, в прошлом году увеличил ее приданое после того, как во время третьего сезона она не получила ни одного приемлемого предложения выйти замуж.
Но когда Гарет начал наводить о ней справки – не потому, конечно, что его это интересовало, ему просто захотелось узнать побольше об этой девушке, которая проводила так много времени с его бабушкой, – его друзей просто передергивало.
– Гиацинта Бриджертон? – удивился один. – Неужели ты хочешь на ней жениться? С ума сошел!
Ее не то что не любили – в ней было своеобразное очарование, которое многим нравилось. Но по общему мнению, ее можно было терпеть лишь в малых дозах.
– Мужчины не любят женщин, которые умнее их, – резюмировал один из его друзей, – а Гиацинта Бриджертон не из тех, кто притворяется глупой.
По мнению Гарета, она очень напоминала его бабушку в молодости. В мире не было никого, кого он обожал бы больше, чем бабушку Данбери, а других объектов для поклонения ему не требовалось.
