Кристофер Гортнер - Последняя королева
Мать шагнула в круг света от свеч:
– Что ты такое углядела, hija, что так на меня таращишься? – Видимо, она заметила мое волнение, и я тотчас же потупила взгляд. – Пора бы тебе оставить эту привычку. С самого детства ты так на все смотришь, будто его специально выставили на твое обозрение.
Она показала на табурет возле стола. Когда я села, она снова взглянула на меня:
– Ты знаешь, почему я тебя позвала?
– Нет, мама, – охваченная внезапным страхом, ответила я.
– Тебя следовало бы примерно наказать. Донья Ана сообщила мне, что сегодня днем ты оставила своих сестер и шитье и повела Каталину в сад. Как я понимаю, ты частенько исчезаешь подобным образом, никому ничего не говоря и без спроса. Зачем тебе это?
Вопрос застиг меня врасплох: она редко интересовалась моими личными делами.
– Иногда мне хочется побыть одной, – тихо пробормотала я. – Понаблюдать.
Мать села в мягкое кресло за столом.
– Что, во имя всего святого, может тебя так увлечь, что надо обязательно наблюдать за этим в одиночестве?
– Ничего особенного. – Про летучих мышей я ей рассказать, естественно, не могла: она никогда бы не поняла. – Мне просто нравится одиночество, и все. Меня всегда окружают слуги и учителя, а донья Ана постоянно донимает.
– Хуана, их долг – наставлять тебя, – твердо проговорила мать, наклонившись ко мне. – Когда ты поймешь, что не можешь поступать, как тебе хочется? Сперва было твое увлечение всем мавританским. Ты даже настояла, чтобы тебе служила та девушка-рабыня. А теперь эта странная склонность к одиночеству. Наверняка есть какие-то причины для столь необычного поведения?
– Вряд ли в том есть что-то необычное. – Мои плечи напряглись.
– Вот как? – Она подняла брови. – Тебе шестнадцать лет. В твоем возрасте я уже сражалась за Кастилию и у меня не было ни времени, ни желания для проказ. И тебе следует от этого отучиться. Донья Ана говорит, что ты мятежна и своенравна, споришь с каждым ее словом. Подобное поведение недостойно инфанты из дома Трастамара. Ты наследница королей и должна вести себя, как подобает в твоем положении.
В упреках матери не было для меня ничего нового, и все равно они больно меня укололи, словно она именно на это и рассчитывала. Как я могла сравнивать свою пока столь малозначительную жизнь с ее достижениями? Удовлетворившись моим молчанием, она придвинула ближе свечу, открыла папку и достала лист пергамента:
– Это письмо тебе.
– От папы? – Я едва удержалась, чтобы не выхватить лист из ее руки. – Он к нам приедет? И привезет Хуана?
Не успев произнести этих слов, я тут же о них пожалела.
– Твои отец и брат пока что в Арагоне. – Голос матери стал жестче. – Это письмо от эрцгерцога Филиппа. – Она протянула лист мне. – Прочти, пожалуйста, вслух. Оно на французском языке, на котором я предпочитаю не говорить.
Неужели она проделала такой путь лишь затем, чтобы привезти мне очередное утомительное письмо от двора Габсбургов? Я уже вздохнула было с облегчением, но тут же сообразила, что если мать приехала в Гранаду только ради этого, значит в письме есть нечто важное. Охваченная внезапной тревогой, я взглянула на пергамент в моей руке – дорогую мягкую кожу, выскобленную и размягченную до консистенции бумаги. Во всем остальном письмо ничем не отличалось от других, приходивших на протяжении многих лет, пока я не заметила зачеркнутые фразы, знак неопытности отправителя. Взглянула на подпись – изящную букву «Ф», украшенную печатью с орлом Габсбургов. Судя по всему, письмо было от самого Филиппа.
– Я жду, – напомнила мать.
Я начала читать, переводя на испанский:
– «Я получил письмо, которое недавно прислали мне вы, ваше высочество, и понимаю ваши чувства. Заверяю вас, что нет слов слаще для ушей любого мужчины, нежели ваши, и ничье обещание не может доставить удовольствия большего, чем ваше…»
– Что еще за письмо? – нахмурилась я. – Я никогда ему не писала.
– Да. Писала я. Продолжай.
Я вернулась к письму:
– «…тому, кто разделяет вашу преданность. Не могу передать своих искренних чувств, которые охватывают меня при мысли, что скоро я увижу ваше высочество. Молюсь, чтобы ваш приезд сюда и отъезд моей сестры Маргариты в Испанию состоялся как можно скорее, ради любви между нами и нашими странами».
– Он… он говорит о женитьбе. – Я подняла взгляд, внезапно все поняв.
– Совершенно верно. – Мать откинулась на спинку кресла. – Пришла пора тебе отправиться во Фландрию, чтобы выйти замуж за Филиппа, а его сестре Маргарите – приехать сюда и стать женой твоего брата. – Она помолчала. – Это все?
Я почувствовала, что мне тяжело дышать. Буквы плыли перед глазами.
– Там есть еще постскриптум от кого-то по фамилии Безансон. Он советует мне учить французский, так как на этом языке говорят при фламандском дворе.
– Безансон! – Мать поморщилась. – Может, он и архиепископ Фландрии, но его манеры чересчур французские, хотя он знает, как мы относимся к этой волчьей нации. – Взгляд ее стал отрешенным. – Не важно. Францию достаточно скоро поставят на место. Их королевство терзало нас многие годы, вторгшись в Арагон и оспаривая права твоего отца на Неаполь. Пора положить конец их наглости. – На ее губах промелькнула кривая улыбка. – Мы с императором Максимилианом договорились отказаться от приданого, учитывая нынешнюю стоимость перевозки, но после его смерти сын Филипп унаследует империю, а дочь Маргарита – несколько важных территорий в Бургундии. А когда твоя сестра Каталина выйдет замуж за английского наследника, мы станем еще более могущественной державой, с династическими связями по всей Европе, и Франция никогда больше не осмелится вмешиваться в наши дела.
Я сидела, словно прикованная к табурету. Как она могла говорить о политике, когда переворачивалось с ног на голову само мое существование? Она рассчитывала, что я покину дом и семью ради мужа и незнакомой страны, чтобы та могла нанести удар по Франции? Такого просто не могло быть. Не со мной.
– Но почему я? – Голос мой дрогнул. – Чем я такое заслужила?
– Ты говоришь так, будто это какое-то наказание, – сухо усмехнулась мать. – Не понимаю, почему для тебя это стало сюрпризом: ты ведь знаешь, что помолвлена с Филиппом с трехлетнего возраста. – Она пронзила меня взглядом. – Надеюсь, ты не забыла, насколько важно исполнить свой долг перед Испанией?
В ее голосе слышалась угроза, и впервые в жизни я позабыла, насколько неразумно и бесполезно спорить с Изабеллой Кастильской. Я думала лишь об одном: сама она никогда не покинула бы Испанию. Как она может ожидать подобного от меня?
