Мередит Дьюран - Обмани меня дважды
Потому что он знает, что может с легкостью совершить убийство. Эти руки – его руки – могут убивать. Он больше не ярчайшая звезда парламента, известный муж светской красавицы, который в один прекрасный день станет премьер-министром. Он – не главная надежда страны, он больше не исправляет гнусное наследие своих родителей. Он – не новая глава чего бы то ни было.
Если он сейчас вздумает подышать воздухом – выйти из комнаты, вернуться в мир, люди начнут умирать, потому что он будет убивать их. Убивать за то, что они сделали.
– Ваша светлость. – Девушка бледная, высокая, с ярко-рыжими, как предупреждающий сигнал, волосами. Она такая яркая, что его глазам больно.
– Если вы просто…
Идиотов надо спасать от них самих. Он нащупывает рукой бутылку и бросает ее.
* * *Оливия захлопнула дверь и прислонилась к ней, сердце неистово заколотилось в груди. Начиная день, она не собиралась знакомиться с герцогом. Но когда в библиотеке она обратила внимание на пустые места на книжных полках, одна из горничных сказала: «Книги наверху, у герцога. Его покои напоминают место благотворительной распродажи подержанных вещей! Кучи книг, бумаг – чего там только нет! Но он нас больше не пускает к себе».
Бумаги…
Оливия работала в доме герцога уже пять дней. Но ей еще не удалось обыскать ни дюйма. Вопреки ожиданиям беспорядок в доме работал против нее. Горничные, лакеи, даже помощница кухарки вечно болтались где-то, где они быть не должны. Она заставала их в самых неподходящих местах, где они делали все, что угодно (болтались без дела, дремали, играли в карты), но только не работали.
И как она может выведать тут что-то, когда потенциальные свидетели постоянно бродят там, где им хочется?
Оливия пыталась заставить их соблюдать график, дисциплину. Джонз – в те минуты, когда он не прятался в кладовой, – одобрял ее попытки. «У вас задатки отличной экономки, – сказал он ей. – Настоящий талант!» Он был явно довольный тем, что интуиция подсказала ему нанять Оливию.
Но еще меньше обращать внимания на дом было невозможно, если не считать того, что путешествия слуг ранили ее чувства и мешали ее планам. Оливии была нужна предсказуемость: она хотела бы знать, где и когда будет каждый слуга.
А до тех пор, пока она этого не добьется, ей остается только изучать местность да составлять планы обыска. Она знала, что ей необходимо осмотреть кабинет – сверху донизу. В библиотеке тоже были шкафы, требующие осмотра. Оливия рискнула подняться наверх, чтобы представиться хозяину (разочарованная тем, что Джонз не позаботился о этом), и осмотреться. Вместо этого она увидела шокирующее зрелище, а потом он бросил в нее бутылку.
Ее рука буквально ныла от желания повернуть ключ в замке и запереть герцога в его покоях. Но нет, она не посмеет. Так может поступить не экономка, а тюремщик.
«Это могла бы сделать экономка в сумасшедшем доме», – подумала Оливия.
Она глубоко, судорожно вздохнула. Он не целился в нее. Хоть это отрадно.
Впрочем, возможно, все-таки целился, но промахнулся. В комнате герцога было так темно, что от двери она почти ничего не смогла разглядеть. Оливия увидела какие-то тени на полу – книги? Или кипы бумаг? И еще громаду кровати с балдахином. Справа, где тусклый свет просвечивал сквозь задернутые портьеры, Оливия увидела его, точнее, его очертания, силуэт человека, сидевшего спокойно, уронив голову на грудь, словно он молился.
Но герцог не молился. Он безумен. Его безумие чувствуется там – рваное и острое, и кажется, что весь воздух в комнате полон им до краев.
А когда бутылка разбилась, Оливия выронила те бутылки, что собрала с полу до этого. Выходит, он вооружен, потому что у него есть еще три потенциальных орудия, которыми он может бросаться. Она не вернется в его покои, пока не найдет себе какие-нибудь доспехи.
По лицу Оливии пробежала улыбка. Доспехи одного стражника, стоящего возле библиотеки, вполне подойдут.
– Она недавно вошла туда, – раздался где-то впереди голос.
– Нет! Она бы не решилась!
– Говорю же, она это сделала. Я немного послушала, но криков не услышала.
– Тогда жди подбитого глаза. Ты же знаешь, что он не…
Оливия обошла угол. Горничные замолчали, но взгляды, которыми они обменялись, были красноречивее слов и придавали их молчанию насмешливый оттенок. Оливия спросила себя, что они видят на ее лице, не выглядит ли она потрясенной.
Эта мысль была ей неприятна. Она не боится! Лишь один человек – человек Бертрама – пугает ее, и она отказывается расширять этот список. Оливия приосанилась.
– Полли, – обратилась она к брюнетке, – я велела тебе навести порядок в утренней комнате.
Полли вытерла руки о фартук.
– Я уже сделала это, мисс Джонсон, – сообщила она.
– Миссис Джонсон, – поправила ее Оливия. Так надо обращаться к экономке.
Вторая горничная, Мьюриел, захихикала. Похоже, лакеям нравился ее смех, потому что они постоянно пытались рассмешить ее. Оливия никогда и нигде не встречала такого обилия флирта, как в доме герцога Марвика за последние несколько дней. Сначала она находила такую атмосферу весьма раздражающей, но сейчас вдруг все это показалось ей непристойным и бесстыдным. Герцог в темноте напивается до бессознательного состояния, а его слуги флиртуют и хихикают. «Было очень весело, – сказала ей Полли. – Как будто я заплатила за театральный спектакль».
– Что тебя так веселит, Мьюриел? – ледяным тоном спросила Оливия.
Мьюриел пожала плечами, при этом на ее щеках появились ямочки. Маленькая, хорошенькая блондинка, она была уверена, что ее чарам подвластны все на свете. Жизнь удивит ее в один прекрасный день.
– Ничего, мэм, – ответила она. – Просто кто-то сказал мне, что вы пришли на место горничной…
Этим «кем-то» могла быть только Полли, которая ответила на суровый взгляд Оливии пожатием плеч.
– …честно говоря, вы – самая молодая экономка, которую я когда-либо встречала.
Это, без сомнения, правда – именно поэтому прислуга насмехается и подшучивает над ней. Джонз, который большую часть времени прятался в кладовой, не стал ее союзником, хотя Оливия на это надеялась.
Но до тех пор, пока она не заставит слуг подчиняться, она не рискнет обыскивать дом.
– Странно это слышать, – заявила Оливия. – «Самая молодая экономка», ты уверена? Но, полагаю, я должна верить твоему слову, и у тебя действительно очень большой опыт. Ты служила во многих домах и много путешествовала по миру? Vous avez meme soupe a Versailles, n’est pas?[1]
Улыбка Мьюриел погасла.
– Я… я не говорю на этом языке, мэм, – промолвила она.
– Нет? Как жаль! Так, может, ты говоришь на языке чистки ковров и выбивания портьер?
