Карен Хокинс - Как очаровать графиню
Лишенный родительской поддержки, не имея рядом никого, с кем мог бы разделить свои заботы, вынужденный всецело посвятить себя младшим братьям, он взрастил в себе болезненную тягу к личной независимости. И хотя ныне он является воплощенной мечтой любой барышни, желающей обрести супруга — еще бы, благородное происхождение, красота, безупречные манеры (когда он того желает), знатный титул и все возрастающее состояние, — он терзает мою обожаемую сестру, решительно отказываясь почтить своим вниманием какую-нибудь благородную девицу, вместо этого в открытую заводя самые что ни на есть Нежелательные Знакомства…
Настало время мне решительным образом вмешаться в ситуацию — бедная моя сестра сожалеет теперь, что прежде не прислушалась к моему мнению, и отчаянно взывает о помощи.
А отчаянное положение требует мер не менее отчаянных…
Деликатный стук дворецкого в дверь встречен был разноголосым лаем. Сквозь гавканье и повизгиванье он едва расслышал женский голос, приглашающий войти. Макдугал горестно вздохнул, заранее печалясь о судьбе своих начищенных туфель и безупречно отглаженных бриджей, и распахнул тяжелые дубовые двери гостиной.
Навстречу ему ринулась тявкающая стайка разномастных мопсов — черных и серебристых, с влажными курносыми носиками и поросячьими хвостиками. Собачки заскакали вокруг него без всякого почтения к стрелкам на бриджах и глянцу обуви. И даже невзирая на это, он не мог устоять перед очарованием огромных карих глаз, устремленных на него.
— Ну-ну, крошки мои, прекратите ругаться! Это всего лишь я! Вы уже забыли, как я утром скармливал вам бекон? Так-то вы меня встречаете?
Шесть поросячьих хвостиков разом завиляли. Мопсы Роксборо были не менее знамениты в Эдинбурге и его окрестностях, чем их хозяйка, знаменитая герцогиня Роксборо, дама с ледяным взором, в возрасте за шестьдесят (правда, точный возраст ее оставался тайной за семью печатями), вот уже десять лет полновластная хозяйка замка Флорз.
Сопровождаемый собачками, Макдугал прошел по роскошным коврам, устилающим пол сводчатого зала, и приблизился к двум сидящим у камина дамам. Лишенные возможности грызть ноги дворецкого на ходу, мопсики, толкая друг дружку, семенили за ним, сопя и фыркая, — провожали к госпоже.
Леди Шарлотта подняла глаза от вязания. Жестом призвав дворецкого к молчанию, она указала на герцогиню, раскинувшуюся на кушетке напротив, — глаза ее были накрыты платком, смоченным в лавандовой воде.
Ну, разумеется!.. Ее светлость накануне вечером играла в вист и, как это обычно случалось, когда их навещал викарий, чересчур увлеклась традиционными возлияниями. И это явствовало не только из того, что она берегла глаза от яркого света — картину довершали измятое платье из модного голубого муслина и слегка скособоченный рыжий парик.
— Ее светлость дурно чувствует себя нынче поутру, — шепнула леди Шарлотта.
— О-о-о, миледи, — шепнул дворецкий в ответ с улыбкой понимания.
Младшая дочь покойного графа Аргайлла и дальняя родственница герцога, леди Шарлотта Монтроуз была невысокой, довольно невзрачной дамой, полному лицу которой на редкость не шли кружевные чепцы на французский манер, которые она с упорством носила. Как раз нынче утром Макдугалу шепнула об этом тайная модница, миссис Кэрнесс, домоправительница, которая, к слову, если не носила форменные крахмальные черные платья, бывала порой одета куда лучше самой госпожи.
— Может быть, вы зайдете через часок? — прошептала леди Шарлотта. — К тому времени ее светлость наверняка проснется.
Макдугал кивнул. Леди Шарлотта знала ее светлость куда лучше многих, что было немудрено — она жила в замке Флорз вот уже восемь лет. В свете считалось, что она приехала погостить к своему кузену Роксборо, когда расстроилась ее помолвка с неким недостойным женихом. Но как бы там ни было, она так и не уехала из замка, и сейчас была столь же неотъемлемой его частью, как и сама герцогиня.
Макдугал склонился ниже:
— Может, я просто оставлю почту для ее светлости? Она прочтет ее, когда проснется… Прибыло послание, которое, я полагаю, будет ей…
— О-о-о, ради Господа Бога… — простонала герцогиня и поморщилась, словно звук собственного голоса причинял ей боль. Она приложила ладонь к платку, закрывающему глаза — в лучах солнца засверкали драгоценные перстни. — Умоляю, прекратите ваши мрачные перешептыванья! Так, должно быть, шепчутся монахини, замыслившие смертоубийство!
Макдугал с трудом удержался от смешка.
— Виноват, ваша светлость. Просто мне показалось, вас заинтересовало бы только что полученное послание.
Графиня слегка отогнула край платка, смоченного лавандой, — показался крупный породистый нос с горбинкой и яркий голубой глаз.
— Он ответил?
— Да, ваша светлость. Что само по себе изумило всех нас.
Одной из привилегий житья в услужении у леди Маргарет — а Макдугал поступил к ней на службу еще мальчишкой, то есть задолго до того, как она вышла за Роксборо и стала герцогиней, — было право время от времени откровенно высказываться. Макдугал этой привилегией, разумеется, не злоупотреблял — для этого он слишком дорожил и своим положением, и самой герцогиней.
Герцогиня отняла от лица платок и осторожно выпрямилась, привычным жестом поправив свой парик. Макдугал протянул ей серебряный поднос — на нем, в стороне от прочих писем и карточек, лежал небольшой конверт.
— Послание от лорда Синклера, ваша светлость.
— Благодарю.
Герцогиня вскрыла конверт. Леди Шарлотта следила за герцогиней горящим взором — отвлек ее серебристый мопсик, нацелившийся на моток пряжи, лежащий в ее корзинке для вязанья.
— Прекрати, Минни! Не смей трогать мою пря…
— Тысяча чертей! — Герцогиня смяла листок.
На круглом лице леди Шарлотты отразилось разочарование.
— Он не приедет?
— Нет, пропади оно всё пропадом! — Герцогиня швырнула смятый листок в камин. — Мой внучатый племянник не почтит своим присутствием ни мой званый обед, ни мой Зимний Бал! Единственное, что извиняет отчасти такую бессовестность… ну, если это можно так называть, — это его обещание навестить меня по возвращении из путешествия, которое он задумал. Но это будет спустя целый месяц после моих торжеств!
— О-о, какая досада!
— Какое свинство, сказала бы я! Предложить заехать ко мне на обратном пути откуда-то, где он, вне сомнений, будет предаваться самым низменным утехам! Какая гадость! — Герцогиня откинулась на спинку кушетки, глаза ее сверкали. — Я не приму его! Уж он попомнит, каково пренебрегать моими приглашениями!
