Ли Бристол - Алый восход
Ее щеки снова вспыхнули, и она в смущении проговорила:
– Но возможно… это одна из лучших сторон брака?
– Что?.. – Джед в изумлении уставился на жену.
– Мне нравится разговаривать с вами. – Она взглянула на него и снова опустила глаза. – И мне нравится… заниматься с вами любовью.
Теперь уже Джед смотрел на жену с восхищением. Он думал о том, что она, должно быть, никогда не перестанет удивлять его.
– Вы сказали, что у людей, состоящих в браке, это бывает иначе, – продолжала Элизабет. – Но разве… – Румянец на ее щеках разгорелся еще ярче, а глаза стали еще зеленее, чем прежде. – Разве не все жены чувствуют одно и то же?
– Нет, не все, – пробормотал Джед. – Во всяком случае, мне так кажется. – Он улыбнулся и добавил: – Иначе откуда взялось бы такое множество несчастных мужей?
Элизабет с облегчением вздохнула и, робко улыбнувшись, спросила:
– Я доставляю вам радость?
Джед вдруг почувствовал, что ему ужасно трудно заговорить – словно он лишился дара речи. Прикоснувшись ладонью к щеке Элизабет, он выдохнул:
– Да…
В следующее мгновение Джед взял жену за руку и надел на ее безымянный палец колечко, сплетенное им из ивовой коры.
– Вот, – сказал он с улыбкой. – Теперь вы выглядите, как замужняя женщина.
Элизабет посмотрела на свою руку, и глаза ее наполнились слезами. Она не могла отвести взгляда от колечка. Узор был довольно сложный, и кольцо, судя по всему, было сплетено прочно, надежно. Гладкая кора блестела, точно серебро, и Элизабет казалось, что она за всю жизнь не видела ничего прекраснее. И ведь Джед сделал кольцо для нее!
Заметив слезинку на ресницах жены, Джед осторожно смахнул ее пальцем. Затем, снова улыбнувшись, сказал:
– У вас будет золотое кольцо, когда я разбогатею. Элизабет взглянула на него, и ее изумрудные глаза вспыхнули.
– Нет! Я не хочу золотого! – воскликнула она и крепко сжала кулачок, словно боялась, что кольцо снимут с ее пальца. – Я хочу это и всегда буду носить его.
И тут – Джед совершенно этого не ожидал – Элизабет вскочила на ноги и обвила его шею той самой рукой, на которой теперь носила кольцо.
И Джед вдруг почувствовал себя по-настоящему счастливым. Он крепко обнял жену и, наклонившись к ней, нежно поцеловал ее. Он прижимал ее к себе – это была чистейшая, ослепительная и ничем не замутненная радость. В эти мгновения он действительно был счастлив, и ему ничего больше не хотелось – лишь держать Элизабет в объятиях.
– Я люблю тебя, Джед, – прошептала она.
Он осторожно приподнял ее подбородок и заглянул в сияющие зеленые глаза. Он безумно хотел обладать ею, и его желание с каждым мгновением усиливалось. Снова поцеловав жену, Джед опустил ее на траву. Его пальцы перебирали пряди волос, а поцелуи наполняли радостью и предвкушением блаженства.
Сердце Элизабет гулко билось, а день – яркий, как желтые маргаритки, – превратился в золотистое сияние, в котором она ясно различала лишь склонившееся над ней лицо Джеда. Он покрывал ее шею поцелуями, и она едва удерживалась от стона.
Тут Джед крепко прижался к ней, и Элизабет, ощутив напор его плоти, тотчас же раздвинула ноги. В следующее мгновение она почувствовала, как руки Джеда расстегивают крошечные пуговки на ее корсаже. И вот груди ее оказались на свободе – открытые солнечному свету и ласкам мужа. Элизабет тихонько вздохнула. Какая радость любить и быть любимой. Какой прекрасной оказалась эта сторона брака! Всю свою прежнюю жизнь она прожила словно во мраке, не сознавая, что существование ее было лишено смысла. Быть с Джедом, любить его и сливаться с ним воедино – вот в чем заключается подлинный смысл жизни.
Джед принялся целовать и ласкать ее обнаженные груди, и Элизабет почувствовала, как кровь забурлила у нее в жилах. Затем рука мужа скользнула ей под юбки, и его горячие пальцы стали поглаживать ее бедра…
Минуту спустя, сбросив одежду, они отдались любви под ярким небом Техаса. Это было так прекрасно, так естественно… Полная восторга и удивления, Элизабет крепко прижималась к Джеду. „Мой муж, – думала она. – Мой любимый“. От сознания безмерного счастья на глаза ее навернулись слезы; она знала, что не могло быть большей близости и большего наслаждения. Это было чудо разделенной любви, потому что сейчас они стали единым целым. Потому что сегодня она узнала радость, которую испытываешь, отдавая…
Раз за разом они устремлялись навстречу друг другу, и тела их двигались в одном ритме. Наконец мир вокруг них словно разлетелся на куски, и они, вконец обессилев, затихли в объятиях друг друга, слитые воедино. И казалось, даже сердца их бились в одном ритме, даже дыхание у них было одно на двоих. Они чувствовали, как в их жилах струилось пламя, сулившее новую радость и новое наслаждение.
Глядя на мужа, Элизабет прикоснулась ладонью к его подбородку и прошептала:
– О, Джед, я так тебя люблю.
Он улыбнулся, и его темные ресницы затрепетали. Поцеловав жену в щеку, он чуть хрипловатым голосом проговорил:
– Пожалуй, нам лучше вернуться.
И тут Элизабет вдруг осознала, что Джед ничего не сказал ей. Ни слова. Ни разу.
И свет в ее душе начал меркнуть. Как она ни старалась удержать эту радость, чудесные минуты, только что пережитые, ускользали от нее. Она пыталась убедить себя, что все это не имеет значения, но на самом деле это было для нее важнее всего на свете.
Она любила его, – а он?..
Джед поднялся на ноги и оделся. Элизабет тоже быстро оделась, и он с улыбкой протянул ей руку. Она заставила себя ответить улыбкой, но на сердце у нее было тяжело.
Когда они возвращались в хижину, Элизабет думала о том, что этот день не такой радостный и яркий, каким казался поначалу.
Глава 18
Бык оказался в западне – в густой поросли кустарника. Вернее, он был зажат между скалой и этими зарослями. И выбраться мог лишь одним-единственным способом – тем, который избрал для него Джед, сидевший в седле.
Он громко закричал, и испуганный бык бросился вниз по склону. Джед, размахивая лассо, умело вел быка, мустанг, казалось, угадывал мысли всадника; конь кружил, не давая быку увернуться, не давая ему сделать внезапный рывок.
Они собрали уже тридцать голов из оставшейся сотни, что паслась на пастбищах у Рок-Спринг в то утро, и это была не такая уж сложная работа. Животные стали тучными и ленивыми после летнего откорма, и приходилось лишь слегка направлять их. Как известно, все они носили его клеймо, а в этом сезоне их вместе с телятами оказалось около семисот голов, – так что оставалось лишь выгнать стадо со дна оврага до начала осенних дождей. В сентябре они собирались перегнать часть стада в Новый Орлеан.
