Линда Миллер - Укрощение Шарлотты (Гаремные страсти)
Она уже слегка дрожала под его и своими пальцами от нарастающего возбуждения.
— Для твоей жены — в некотором роде?
— Для наглой маленькой шельмы, — ответил он, заставляя ее пальцы двигаться быстрее.
Шарлотта издала низкий протяжный стон, а потом ее ягодицы свело судорогой экстаза, а из груди вырвалось подобие кошачьего крика.
Боже правый, Патрик, я не перенесу, это так сильно…
— И становится еще сильнее, — согласился он.
Шарлотта плясала на волнах восхитительного полузабытья.
— Я вот-вот потеряю рассудок…
— Да, — согласился он, а потом наклонился и лизнул ее сосок, доводя ее до верха блаженства.
Шарлотте показалось, что она взорвалась миллионом блестящих осколков. И пока она извивалась от экстаза на широкой кровати Патрика Треваррена, он с наслаждением впитывал малейшие подробности ее ответа на ласки.
Утро застало Патрика отдохнувшим, но снова в расстроенных чувствах. Он выдворил из спальни Шарлотту и долго совещался наедине с Кохраном. Когда наконец старпом вышел от капитана, с лицом мрачнее тучи, Шарлотта поспешила к мужу.
Патрик сидел па кровати, обнаженный до пояса, прислонившись широкой спиной к подушкам. Взор его был устремлен в центральную створку дверей на террасу, которую открыли еще рано утром, чтобы впустить в спальню солнечный свет и свежий воздух. Он не обратил внимания на появление Шарлотты.
Она проследила за его взглядом и увидела «Чародейку», плясавшую на волнах залива недалеко от берега. Белизну ее парусов оттеняли разнообразные оттенки синего и голубого цветов воды и неба. Хотя картина эта была неправдоподобно прекрасна, а может быть, именно поэтому. Шарлотту охватил безотчетный страх.
— Что с матросами — они выздоравливают?
— Да, — отвечал Патрик, не сводя глаз с корабля, с красавицы «Чародейки», его подруги, его возлюбленной. — Больше никто не умирал.
— Так почему же ты так ужасно выглядишь? — отважилась спросить Шарлотта, которой было холодно, несмотря на то что комнату наполнял мягкий, теплый и нежный воздух тропиков. — Можно подумать, что ты утратил сегодня своего самого близкого друга.
— Возможно, так оно и есть. — Лицо Патрика исказила душевная мука, однако ни нескрываемая боль, ни бледность после болезни не смогли обезобразить его аристократических черт. Возможно, так оно и есть.
— Что ты говоришь? — прошептала Шарлотта, все еще непонимающе глядя вслед за ним в сторону прекрасной шхуны, оживлявшей залив одним своим присутствием.
Он наконец обратил на Шарлотту свои синие глаза, и она увидела в них признаки отчаяния наряду с возвращавшимся к нему здоровьем и самоуверенностью, которую она так любила и ненавидела одновременно.
— Эта проклятая чума возьмет себе сегодня еще одну жизнь, — хрипло произнес он, а взор его не отрывался от «Чародейки», словно он старался запечатлеть в памяти се всю, каждую черточку.
Шарлотта почувствовала, как ее колени подгибаются. Она спрятала лицо в руках, вспомнив, как Патрик говорил, что дьявольская зараза пропитала весь корабль, от носа до кормы.
— О нет! — только и смогла она сказать. — Нет!..
— Сегодня после захода солнца, — бесцветным голосом произнес Патрик, не спуская глаз со своей любимицы, со своей прекрасной шхуны, служившей ему так преданно.
Казалось, что этот день никогда не кончится. Патрик то спал, то просыпался и снова засыпал. И всякий раз его взор устремлялся к «Чародейке» с такой же жадностью, с какой он прошлой ночью припадал к груди Шарлотты.
Перед заходом солнца Патрик оделся со всей тщательностью, наотрез отказавшись от помощи, и побрел на террасу, держась руками за каменную стену. Шарлотта была рядом, опасаясь, что силы могут изменить ему и он упадет.
Весь день между кораблем и берегом сновали шлюпки, перевозившие судовые инструменты, снаряжение, карты и прочие вещи, которые еще можно было спасти. Теперь же суета утихла и шлюпки вернулись на корабль, освещенный факелами.
И вот «Чародейку» подожгли: об этом сказали маленькие язычки пламени над фальшбортом. По приказу Патрика палубу облили керосином и бросили на нее факел.
Команда, выстроенная на берегу, в последний раз отдала кораблю честь. Матросы стояли, сняв бескозырки, и у многих в глазах были слезы. При виде горделивого судна, обреченного погибнуть в пламени, Шарлотта невольно вцепилась в Патрика, не обращая внимания на его полное к ней равнодушие. А языки пламени становились все выше, заплясали на мачтах и снастях, пока наконец не добрались до парусов.
Шхуна являла собой грозное и величественное зрелище, пылая ярким огнем на фоне темного неба, и в отблесках пламени Шарлотта заметила на бледных щеках Патрика блестевшие влагой дорожки от слез, терявшиеся в густой поросли бороды.
— Викинги сжигали свои корабли, когда они не могли больше служить, — обреченно произнес он.
А жадное пламя делало свое дело: «Чародейка» превратилась уже в обугленный скелет.
— О Патрик, это все равно как смотреть на смерть любимого человека, — прошептала Шарлот-га вне себя от жалости, — Как ты сможешь без нее жить?
— Не знаю, — ответил он еле слышно.
Корабль горел почти всю ночь, и Патрик отказался покинуть террасу, пока не окончился этот своеобразный похоронный обряд. Когда шхуна грациозно накренилась на нос, а потом ушла под воду, он издал низкий сдавленный стон отчаяния, повернулся и побрел в дом.
Капитан, сжегший свой корабль, широко раскинул руки и тут же провалился в спасительный сов. Это бдение на террасе вконец измотало его и физически, и духовно.
Шарлотта кое-как устроилась подле Патрика и тоже заснула, положив одну руку ему на спину.
Проснувшись на следующее утро, она обнаружила себя в компании с человеком, лишь внешне отдаленно напоминавшим ее Патрика. Источник его жизнелюбия — его душа — словно иссяк, оставив после себя лишь холодную пустоту.
— Патрик? — окликнула Шарлотта, садясь в кровати и ощущая смутную тревогу.
Он сидел в изголовье, разглядывая ее с таким выражением, словно она была назойливым незнакомцем, а не женщиной, которую он любил так нежно и так страстно и которая носила под сердцем его дитя.
— Уходи, — холодно произнес он. Шарлотта сидела, пытаясь стряхнуть с себя остатки сна, растерянная и глубоко обиженная.
— Патрик…
— Я сказал — уходи! — прорычал он, прожигая ее насквозь холодным синим огнем своих глаз.
Решив, что хотя бы одному из них следует поступать разумно, Шарлотта поднялась, пытаясь сохранить достоинство, и сказала сухо:
— Тебе хочется оплакать свою «Чародейку» в одиночестве, и я понимаю это. — Она попыталась дотронуться до его лица, но он отшатнулся, стараясь избежать ее прикосновения. Шарлотта все же набралась храбрости и продолжила: Когда и ты поймешь, что тебе нужна настоящая женщина, с головой и сердцем, с руками и грудью, из плоти и крови, а не деревянная игрушка с мачтами и парусами, — я буду поблизости.
