Полуночный маскарад - Басби Ширли

Окаменев от услышанного, Доминик, не мигая, смотрел на друга, не в силах поверить, что все так плохо. Тряхнув головой, он наклонился вперед и с надеждой в голосе спросил:

— Но это — в Блэйденсберге. А что в Вашингтоне? Я уверен, там было больше организованности.

Адам горько улыбнулся:

— Город не защищали. Там был полный хаос. Люди бежали кто куда, погрузив пожитки

на ручные тележки и в фургоны. Слухи вносили панику… Уайндер пытался собрать своих людей, но к тому моменту больше половины войска удрало. Они бежали, как овцы от своры собак. И некому было преградить путь врагу.

Не желая сосредоточиваться на постыдной картине, нарисованной Адамом, но стремясь узнать все, пусть даже самое худшее, Доминик резко спросил:

— Ты сказал, что столица сожжена. Если не было штурма и никто не сопротивлялся, то почему?

Адам пожал плечами:

— Генерал-майор Росс и адмирал Кокберн просто захотели преподать нам урок. Мне не хочется хорошо говорить о врагах, но они оказались милосердны — не взорвали Капитолий, вняв мольбам женщин, которые боялись, что рухнут их дома, стоящие рядом. Британцы подожгли только учреждения. Но сейчас Вашингтон — зрелище печальное. Он в руинах.

Доминик не знал, что сказать. Его охватила бессильная ярость. Постыдное поражение в пригороде и сожжение Вашингтона были сильным ударом по американскому правительству, и он подумал — оправится ли оно после этого. С гневом и отчаянием он спросил:

— И британцы до сих пор в городе?

— Нет, они подожгли правительственные здания и ушли. И, перед тем как я унес оттуда ноги, ходили слухи, что они пойдут на Аннаполис или Балтимор. Я не хотел уезжать, не узнав точно, куда именно они направят удар, но не смог задержаться слишком надолго — Джейсон ждал моего отчета. — Адам улыбнулся. — А поскольку я оказался там по его просьбе и моей главной целью было стать его «глазами», я уехал, когда город вернулся к более или менее нормальной жизни.

— Так тебя туда послал Джейсон? — тихо спросил Доминик. Адам кивнул:

— Ты знаешь Джейсона, он думает, что держит палец на пульсе страны. Похоже, он и других дураков уговорил шпионить для него в Англии. Они у него повсюду. — Адам улыбнулся. — Он больше похож на своего дядю Роксбури, чем в этом признается.

— А вот насчет Роксбури… — И Доминик рассказал, что знал об этом человеке, давая понять Адаму, как плохо Джейсон разбирается в своих делах.

Джейсон не раз вовлекал Адама в свои интриги, и поэтому он слушал Доминика с пониманием. Когда тот закончил, голубые глаза гостя озорно блеснули.

— А как твоя жена относится к твоему флирту с другой?

— А ты как думаешь? — парировал Доминик и вспомнил о том, что их отношения до сих пор не улажены. — Я не думаю, что Мелисса болтлива, но не могу рассказать ей — боюсь, не поверит. Она может подумать, что я ей лгу.

Адам не смог удержаться, чтобы не рассмеяться, но военная тема вновь поглотила их внимание. Вскоре Адам, поднимаясь, сказал:

— Мне надо ехать. Я и так пробыл здесь дольше, чем собирался, но не мог не увидеться с тобой.

Доминик проводил друга.

— Я надеюсь, что в нашу следующую встречу у меня будут новости получше. А пока я еду в Терр-ду-Кур. Джейсон все равно разыщет меня, если я не появлюсь. — Легко вскочив на свою норовистую лошадь, Адам добавил:

— Очень жаль, что не могу остаться и снять с твоих плеч ношу «дружбы» с леди Боуден.

Доминик улыбнулся:

— Да. Тебе было бы нетрудно… Адам рассмеялся. Потом лицо его стало предельно серьезным.

— Будь осторожен. Дом. Похоже, ее братец — та еще дрянь.

Об этом Доминика можно было и не предупреждать. Он имел с ним дело в Лондоне и знал, как опасен этот лицемер.

— Ройс присматривает за ним.

Адам кивнул и, пришпорив коня, поскакал. Слегка нахмурившись, Доминик смотрел ему вслед, пока тот не пропал из виду. Он чувствовал, что горячие денечки еще впереди. Нападение англичан на Вашингтон изменило его отношение к войне, и как он подозревал, не у него одного. Размышляя о возможных последствиях этого события, он отправился искать Мелиссу, решив, что нет необходимости скрывать от нее важные новости, о которых очень скоро узнает вся с грана.

Поначалу никто не верил в ужасное поражение, информация растекалась по стране, настраивая американцев против президента и его кабинета. «Газетт» трубила: «Несчастные, презренные, жалкие, трусливые негодяи. Их голова — слишком малая цена за ту бездну, в которую они ввергли нашу истекающую кровью страну».

Постепенно негодование и ярость стихли, и проклятия сменились симпатиями к организующему сопротивление президенту. Лучше всего это выразила газета «Уилки реджистер»: «Война для нас — дело новое. Но мы должны учиться воевать. И непобедимые силы Веллингтона будут разбиты сыновьями тех, кто сражался в Саратоге и Йорктауне».

Весть о сожжении Вашингтона, казалось, объединила страну. Отряды добровольцев, пожертвования стекались изо всех городов побережья к северо-востоку. Руфес Кинг из Нью-Йорка, любимец федералистов, объявил, что он готов все состояние положить на алтарь победы. Восемьдесят человек из Мериленда собрались за двадцать четыре часа и направились к Вашингтону. Из Рияланд Дистрикт, Южная Калифорния, отряд в сто человек отправился к столице с тремя тысячами долларов, собранных гражданами. Даже стремившаяся к нейтралитету Новая Англия примкнула к борьбе. Губернатор Мартин Читтенден из Вермонта страстно призывал:

— Пришло время, когда все политические разногласия и устарелые взгляды на тактику ведения войны должны быть отброшены. Каждое сердце должно забиться в желании встать на защиту нашей свободы, нашей страны, наших святынь и наших очагов.

Вся страна пришла в движение.

В глубинке, куда новости доходили лишь через несколько недель, реакция не была столь горячей, хотя и там гнев нарастал, слышались призывы к сбору денег, формированию отрядов добровольцев. Но скоро здравый смысл взял верх. Через несколько недель или месяцев британцы могут атаковать Мобил, Алабаму или даже Нью-Орлеан; кто же защитит граждан? Все были заняты мыслями о войне, страстно желая узнать новости.

Личные отношения между Домиником и Мелиссой отошли на второй план. И только через много дней после появления Адама все более-менее вернулось в норму. Доминик целиком был поглощен делами, связанными с войной. Плантаторы и бизнесмены собирались в Батон-Руже, обсуждали, что делать и как, чтобы лучше распорядиться людьми и оружием, защитить свои земли и жилища и быть готовыми в любой момент отправиться, куда потребуется.

Морган вскоре увез Леони из Батон-Ружа. Он чувствовал, и не без основания, что его место в Нью-Орлеане. Случалось, разгоряченные спором джентльмены обменивались презрительными словами, споря о том, какой из планов лучше.

В такие минуты Доминик завидовал холодной практичности Моргана. Они же с Рейсом делали все, чтобы удержать друзей и соседей от паники. Доминику даже пришлось насмешливо сказать двум готовым подраться из-за спора джентльменам:

— Погодите, ведь мы хотим убивать британцев, а не друг друга!

Латимер также присутствовал на городских собраниях, и Доминика это тревожило; но никаких секретов на них не обсуждалось, и Латимер ничего ценного узнать не мог. Тем не менее Доминик не спускал глаз с англичанина, подмечал, с кем он ведет беседы, с кем находится в наилучших отношениях. Его не удивило, что Латимер сосредоточил свое внимание на полковнике Грейсоне, одном из британских офицеров, потомке тех, кого называют «тори», нашедшем убежище в Луизиане с началом войны за независимость.

Поведение Латимера усиливало подозрения. У Ройса и Доминика сложилось мнение, что филантропические занятия — лишь уловка, скрывающая настоящую деятельность англичанина. Но прямых доказательств этому не было, и Доминика это раздражало больше всего. Он должен следить за человеком, о котором точно знал, что это враг, но которого принимают в обществе и который умел завоевать расположение тех, кто не знал его подлинной сущности. Доминик и Латимер избегали общества друг друга, & когда им все же приходилось встречаться, ограничивались холодным кивком, хотя их напряженные отношения не бросались в глаза.