Лора Бекитт - Сильнее смерти
Заботливая, искренняя, внимательная, умеющая примеряться к его настроению так, как примеряется человек к сменам времен года, она не смогла приспособиться лишь к отсутствию того, в чем, по-видимому, нуждалась больше всего остального.
– Разрешите мне последовать за вами, господин, – сказала Мидори.
Акира бросил на нее быстрый взгляд. Мидори знала. Он сразу увидел, что она уже приняла решение.
Он молчал, и Мидори тоже не произносила ни слова. Она ждала. Она хотела услышать от мужа, что он нуждается в ней даже в смерти и готов взять с собой в неизвестность так, как берут что-то единственно необходимое. Признавшись в этом, он показал бы, что любит ее всем сердцем. Но она не могла выдать своих желаний. Она позволила страстям увлечь себя за грань дозволенного совестью и долгом и – навсегда осталась одна.
Между тем Акира задал неизбежный вопрос:
– Почему ты хочешь это сделать?
Он ждал, что Мидори ответит: «Я хочу быть с вами» или что-то в этом роде, произнесет фразу о долге, но она сказала:
– Я хочу вернуться к себе. Вернуться туда, откуда пришла в этот мир. Здесь мое место потеряно, и, боюсь, мне его не найти.
– Если ты думаешь, что я в чем-то тебя обвиняю…
Мидори позволила себе улыбку. При этом ее лицо озарилось печальным светом.
– Мне не страшны обвинения, господин. Самое суровое обвинение уже было – я видела его в глазах Масако.
– Я позволю тебе сделать то, что ты хочешь, Мидори-сан, только ответь: именно поэтому ты осталась?
– Нет. Разве я могла знать, как все повернется, мой господин! Я осталась для того, чтобы предупредить вас о грозящей опасности.
– Опасности?
– Да. Пока вас не было, приходила женщина и спрашивала о вас.
– Снова женщина! – воскликнул Акира. – Все говорят о какой-то женщине, но никто не может назвать ее имени!
– Я полагаю, вам известно это имя. – Мидори помолчала. – Ей лет тридцать, красивая и… очень сильная. А имя… оно в том письме, которое я у нее украла. Да, скорее у нее, а не у вас, хотя оно выпало из вашего рукава. – И она протянула ему свиток.
Акира развернул бумагу и прочитал ее от начала до конца. Он не смотрел на Мидори, а она внимательно следила за ним. В ее глазах было не понимание, а только один печальный вопрос. Вопрос, на который она никогда не получит ответа.
В тот же день Акира встретил Кикути, которого знал еще с юности. Он прекрасно помнил, что в свое время Кикути перебежал из крепости Нагасавы в стан противника. Акира всегда его избегал, они никогда не разговаривали. Он знал, что Кикути занимал высокую должность – тот всегда выглядел самодовольным, подозрительным и цинично спокойным.
Но сегодня, встретившись, они замедлили шаг. В отличие от других самураев Кикути не считал нужным излишне церемониться с тем, кого помнил с детства.
– Слышал, – начал он после нескольких незначительных фраз, – прибыл посланник князя Тацухэя. А через несколько дней приедет сам господин.
– Да, – сдержанно отвечал Акира, – но нас здесь уже не будет.
Уголки губ Кикути поползли вверх. В его глазах были настороженность и насмешка.
– Новый князь не отдавал таких распоряжений, напротив, предложил всем, кто этого желает, перейти к нему на службу. Так сказал посланник. Когда князь приедет, начнут распределять должности.
– Ты останешься? – Акира задал вопрос, который явно был лишним.
– Конечно.
Акира промолчал. В его молчании затаилось презрение, и Кикути это почувствовал.
– Какая разница, кому служить? – небрежно произнес он. – Ты служил князю Нагасаве, потом князю Аракаве, потом – его сыну. И что изменилось?
– Многое.
– А для меня – нет. Такое же жалованье, паек, оружие, все та же война. В свое время ты боготворил Нагасаву. А что от него осталось?
– То, на чем ты стоишь и что видишь.
Кикути усмехнулся:
– Это было и до Нагасавы. И будет потом. Ты все еще смотришь на мир глазами прошлого. Только время не станет ждать.
– Вижу, у тебя своя мудрость.
– Почему бы нет? Важно не то, что есть на самом деле, а то, что в твоей голове. А ты, стало быть, решил умереть? Кто это придумал? Наверное, Кандзаки-сан?
Собственно, Акира должен был прервать этот разговор одним ударом меча. Но он не двигался. На его губах играла странная усмешка. Он ограничился тем, что сказал:
– Мы все так решили. Ты знаешь, таков долг.
Кикути переступил с ноги на ногу.
– По-моему, долг – это все равно что камень, который лежит на твоем пути. Ты можешь споткнуться об него, можешь поднять и таскать с собой, можешь перешагнуть через него и пойти дальше, а можешь просто не заметить.
Акира посмотрел ему в глаза:
– Кандзаки-сан сделал свой выбор, причем не сейчас, а давно. И он не меняет решений.
– Все люди меняют решения. Просто всегда находятся те, кто решает за нас, а потом отдает приказы. Кстати, ходят слухи, что наш новый господин сам женится на Амакуса Юмико. Так что где похороны, там и праздник. К тому же князь Сабуро погиб не в бою, а позволил убить себя какой-то сумасшедшей! Не завидую охране – вот уж чьи головы точно полетят с плеч!
– Ты знаешь, что это за женщина? – произнес Акира, скрывая волнение. – Что с ней сделают?
– Нет, я ее не знаю. Приказано ее казнить, и как можно скорее. Это все, что я слышал. Князь Тоцухэй не желает ее видеть и не считает нужным дознаваться, кто она такая. Она подарила ему Сэтцу, а он подарит ей быструю, легкую смерть.
Акира молчал. Он думал не о Кэйко. Не о Кэйтаро. Совсем о другом. Он понял, что прошлое ушло, растворилось в пустоте, как растворяется утренний туман над гребнями гор. Нагасава наконец-то отпустил его. Это место занял Кандзаки-сан.
Господин для самурая – как звездное небо над головой – всегда над ним и с ним, нечто отстраненное, недостижимое, постоянное, всевидящее, как зеркало совести, вмещающей в себя и долг, и честь, и любовь, последнюю – как частичку безумия, слепоты разума и чистоты сердца, горячую и прозрачную, как пелена огня.
ГЛАВА 9
Мое не знавшее любви доныне сердце
С тех пор, как полюбил тебя,
Менять свой цвет не будет никогда.
И никогда ты думать не должна,
Что это сердце может измениться!
Кино Цураюки[43]Человеческий век
Подобен единому мигу,
Дню цветенья вьюнка…
Ничего мне в жизни не надо,
Кроме жизни – той, что имею!
Рёкан[44]Дорога шла то косматым от инея лесом, то белыми полянами, а после побежала по равнине, где гуляли свирепые ветра и земля была тверда, как железо.
Кэйко быстро шла вперед; на ее лицо падал тусклый отсвет снежных просторов, глаза казались стеклянными, взор застыл. Ее распущенные черные волосы растрепались – их вид вызывал в памяти мысли о мрачных дремучих лесах. Обнаженные руки и босые ноги замерзли так, что она их почти не чувствовала.
