Дороти Гарлок - Путь в Эдем
– Мы с тобой, – произнес Эли. – Я не собираюсь отказываться от своих слов. Мне не нужна Мэгги, дурочка ты упрямая.
– Ты пришел сюда для того, чтобы лапшу мне на уши вешать?
– Да нет же. Я совсем другое хотел сказать… – Швед замялся и вдруг выпалил – Мистер Мак знает, что я здесь.
Сердце у Эй готово было выскочить из груди. Ей не хотелось смотреть на Эли, но она ничего не могла с собой поделать. Ее взгляд упрямо возвращался к Нильсену. Ее глупые колени так дрожали, словно превратились в студень.
– Ты все сказал? Тогда я пойду. Девушка попыталась проскользнуть мимо Эли, но тот поймал ее и притянул к себе.
– Ты не уйдешь, пока я тебя не поцелую.
– Нельзя!
– Почему?
– Потому… потому что… Его лицо было так близко…
Господи! Ее собирается поцеловать мужчина! Что же ей делать? Вырваться и убежать или остаться?
Целоваться оказалось очень приятно. Его губы были мягкими, нежными. Прикосновение бороды к ее коже – шелковистым, ласкающим. Швед притянул ее ближе и прижал к себе. Эй вдыхала запах его тела, ощущала во рту его вкус. Девушке вдруг стало жарко. Ноги ее подогнулись. Чтобы хоть капельку прийти в себя, она отстранилась.
Эли глухо застонал. Он смотрел на девушку. Как она была прекрасна! Это не Мэгги. Эй в миллион раз лучше Мэгги.
– Это было чудесно. Ты чудесная, – хрипло проговорил молодой человек. Она ничего не ответила, и швед прошептал: – Я хочу поцеловать тебя еще раз.
Эй опять не произнесла ни слова.
Нильсен приник к ее губам. Его поцелуй был очень нежным. В этот раз девушка ответила. Сладость ее губ вызывала в Эли непреодолимое желание. Первый робкий обмен ласками. Эй невольно прижалась к Эли всем телом.
– Тебе нравится со мной целоваться? – спросил швед.
– Я не думала, что это будет так.
– А как ты себе это представляла?
– Не… не знаю.
– Двое должны друг другу нравиться, чтобы поцелуи были приятными… как сейчас.
– Значит, я тебе нравлюсь?
– Черт! Конечно, нравишься!
– Ты этого не показываешь… иногда.
Он рассмеялся, крепко обнял ее и снова поцеловал.
– Не пытайся сейчас со мной поссориться, милочка. Я хочу хорошенько воспользоваться тем, что мы с тобой одни.
– Можешь снова поцеловать меня… если хочешь.
– Если хочу?! Господи Иисусе! Да мне до смерти хотелось это сделать – уже очень, очень, очень давно!
Их губы встретились снова. Эй приникла к молодому человеку, забыв обо всем, кроме блаженства. Его жаркое объятие. Прикосновение его рук… Он настойчиво и сильно прижимал ее к себе. Ее сердце билось в сумасшедшем ритме.
Это было самым чудесным, самым волнующим моментом ее жизни.
– Эй! Какого черта… Что тут происходит?
Молодые люди отпрянули друг от друга.
В дверях стоял Макмиллан. Эй рванулась, но Эли удержал ее. От смущения девушка готова была провалиться сквозь землю. Щеки ее пылали. Она не могла взглянуть ни на отца, ни на Эли. Эй попыталась высвободить руку, но он не отпустил ее.
– Па… я…
– Иди к матери!
– Мак, постой. Я ее поймал и начал целовать. Эй ничего не сделала.
– Я не слепой. Сам все видел. Она вроде была не против.
– Я собирался с тобой поговорить. Только сначала решил узнать, как ко мне относится Эй. С твоего разрешения я хотел бы… встречаться с нею. Ухаживать за ней.
– Хочешь за ней ухаживать? Тогда почему не сказал об этом прямо, как подобает мужчине? Прятаться по сараям и там целоваться и обниматься – я бы не назвал это приличным!
– Мы не прятались, па! – К Эй наконец вернулся дар речи.
– А я говорю – прятались! – Макмиллан повернулся к Эли: – Ты решил взять мою девочку в жены?
– Па! – воскликнула Эй. – При чем здесь это?!
– Да при всем! Зима будет долгая. У меня дел хватит и без того, чтобы смотреть, как бы ты не улизнула к нему в темноте и не… э-э… заполучила ребеночка.
– Обижаешь, Мак! – Эли был возмущен. – Я никогда не посягну на честь Эй!
– А я этого и не говорил. Но… всякое бывает… Молодого бычка переполняют соки… Вот тогда и… Мне ли не знать. У меня теперь шестеро. – Поселенец рассмеялся. – И все были посеяны зимой.
Эй переполняли противоречивые чувства. Она не знала, смеяться ей или плакать. Хотелось сквозь землю провалиться от стыда и взлететь к небесам от счастья. Отец… Эли… Второй раз за сегодняшний день она не знала, что ей делать. Фермер повернулся к двери.
– Я свое слово сказал, Эли. А ты – свое. Можешь за ней ухаживать, если она согласна. Но одно тебе надо знать с самого начала: с ней иметь дело нелегко. Я ее разбаловал. Слишком часто разрешал ей поступать так, как ей хотелось. Она может быть упрямее ослицы и злее волчицы, у которой два сосунка. И учти: стреляет она без промаха!
Нильсен вспомнил: Мэгги говорила что-то о пулях, которых было жалко или не жалко для него.
– Это приятно знать, Мак. Но я хочу жениться на женщине, которая может напилить и принести вязанку дров, убить медведя, снять с него шкуру и сшить мне мягкие мокасины. Она это может?
– Насчет медведя не уверен…
– Замолчите! Оба. Вы меня разозлили! Мне тоже есть что сказать по этому поводу…
– Скажи все это Эли. – У дверей Макмиллан обернулся: – И я буду наблюдать, когда вы отсюда выйдете.
Поселенец подошел к Полю, кивнул в сторону сарая и подмигнул.
* * *Мэгги куда-то ушла. Лайт сел на койке. Осторожно, чтобы не сделать резкого движения головой. Мэгги очень редко отходила от его постели. Она считала, что Эли хотел убить ее мужа, и сейчас не подпускала шведа к Лайту. Поль говорил, что выстрел был случайностью. И Лайт ни минуты не сомневался в этом. Он добрался до вырубки как раз в тот момент, когда напали делавары, и не успел предупредить друзей.
Лайта очень беспокоило, что он не может заплатить Макмиллану за лечение и еду. Сколько еще они с женой будут нахлебниками? Метис еще никогда в жизни не был ни у кого в долгу. Это было унизительно – почти так же унизительно, как необходимость пользоваться ночным горшком.
Первые несколько раз раненый позволял Мэгги помогать ему. Его ненаглядная Мэгги, его чудесная Мэгги. Его любимая Мэгги. Как же она страдает! Следопыт ложился на бок на краю койки, а его возлюбленная держала горшок. Но когда Лайту понадобилось сесть на него, он попросил жену уйти. Она умоляла, чтобы он позволил ей остаться. В конце концов ушла, всхлипывая. Но через несколько минут в пристройку вошел Поль.
Если бы голова не кружилась так сильно, Лайт справился бы и один. Все-таки болезнь – худшая вещь на свете. Хуже, чем смерть.
Позже пришел Эли.
– Поль сказал, что тебе лучше.
– Да.
Нильсен взял горшок и унес его. Вернувшись, молодой человек задвинул его под койку и теперь стоял, смущенно глядя на Лайта.
