Шерри Томас - Ночные откровения
– Вся моя семья – это Фредди, с ним ты уже знакома.
Прохладный воздух из окна резковато пахнул сигаретным дымком.
– А твои родители?
– Они давным-давно умерли, – выпустил очередную струйку дыма муж.
– Ты рассказывал, что унаследовал титул в шестнадцать – полагаю, тогда скончался твой отец. А мать?
– Умерла, когда мне было восемь, – сделал Вир еще одну длинную затяжку. – У тебя ко мне еще есть вопросы? Уже поздно, а мне рано утром нужно отправляться в Лондон.
Элиссанда стиснула дверную ручку. Да, пожалуй, у нее найдется еще один вопрос.
– Ты не возьмешь меня в постель?
Муж застыл.
– Нет, извини. Я очень устал.
– Но в прошлый раз в тебе была дырка от пули и море рома…
– Перебрав с выпивкой, мужчины часто творят всякие глупости.
Вир выбросил окурок в окно, подошел к межкомнатной двери и мягко, но решительно закрыл ее перед самым носом жены.
* * * * *
Анжелике пришлось трижды перечитать записку от Фредди.
Тот приглашал ее взглянуть на портрет – на готовый портрет. Но женщина ожидала, что для завершения картины понадобится еще самое меньшее месяц-полтора, ведь друг был живописцем неспешным и тщательным.
Фредди коротко пожал гостье руку и поздоровался со всегдашней сердечной улыбкой. Но ей показалось, что мужчина нервничает. Или это ощущение было следствием ее собственной нервозности?
– Как у тебя дела? – спросил Фредерик по дороге в студию.
Друзья не виделись с того самого дня, как были сделаны снимки: Фредди не приходил, а Анжелика твердо решила не обращаться к нему, пока упрямец сам не даст о себе знать.
И без того с момента своего приезда она постоянно ему навязывается.
– Все хорошо. Кстати, Киприани ответил на мое послание. Он приглашает нас зайти вечером в среду или в пятницу.
– Значит, мы сможем отправиться к старику завтра – завтра ведь среда?
– Нет, среда сегодня.
– Ох, извини. Я работал день и ночь, – смутился Фредди. – Показалось, что сегодня вторник.
Не в его обыкновении было работать день и ночь.
– Я и не знала, что ты способен писать так быстро.
Остановившись двумя ступеньками выше, мужчина обернулся.
– Возможно, на меня просто никогда не снисходило подобное вдохновение.
Сказано было негромко и с таким достоинством, словно речь шла о чем-то возвышенном, а не о ее бесстыдной наготе.
Анжелика провела пальцем по перилам:
– Что ж, теперь мне вправду не терпится увидеть портрет.
В студии по-прежнему стояла расстеленная в художественном беспорядке кровать, позади нее находилась задрапированная белой тканью картина.
Глубоко вдохнув, Фредди сбросил покрывало.
Анжелика ахнула. Перед нею возлежала богиня: с темными, отливающими золотом и бронзой локонами, безупречной смугловатой кожей и телом куртизанки – весьма преуспевающей куртизанки.
Но сколь ни прекрасно было тело, внимание Анжелики привлекло выражение неулыбающегося лица: женщина смотрела прямо на зрителя, в темных глазах пылало искушение, полураскрытые губы выражали неутоленное возбуждение.
Фредди увидел ее такой?
Анжелика украдкой покосилась на художника. Тот внимательно изучал пол. Она попробовала снова посмотреть на картину – и не смогла выдержать собственный взгляд с холста.
– И как тебе это? – наконец спросил Фредди.
– Немного… Немного грубовато по краям, – она просто не могла смотреть ни на что другое. Мазки были не столь аккуратны, как Анжелика привыкла видеть на работах друга. Но в изображении чувствовалась такая мощь, такой эротический заряд, что расспрашивай Фредди дальше, Анжелике пришлось бы признать: небрежная манера письма как нельзя лучше подходила неприкрытому, ненасытному желанию, излучаемому женщиной на полотне.
Фредерик накрыл портрет.
– Тебе не понравилось?
Анжелика пригладила волосы, надеясь, что являет собою воплощение чопорности и благопристойности.
– Неужели я и вправду так выглядела?
– Для меня – да.
– Ты мог бы переписать портрет, совсем отвернув мое лицо…
– Но зачем?
– Потому что я выгляжу, словно… словно…
– Словно хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью?
Анжелика чуть не задохнулась от невероятного предчувствия. Они не сводили друг с друга глаз. Мужчина сглотнул. А со следующим ударом сердца уже держал ее в объятиях и целовал – нежно, но крепко.
В этом поцелуе было все, что она когда-либо воображала, – и даже больше. Опустившись на столь удобно расположенную кровать, Фредерик снял с подруги шляпку, Анжелика развязала ему галстук.
– Секунду, – шепнул он в полураскрытые ждущие губы. – Я запру дверь.
Он поспешил к выходу, но не успел повернуть ключ в замке, как дверь распахнулась, и в студию вошел лорд Вир.
– О, Фредди, здравствуй. Приветствую, Анжелика. Двое любимейших мною людей в одном месте – как здорово. Смотри-ка, братец, у тебя галстук развязался. Что стряслось – забылся в творческом порыве?
И маркиз принялся повязывать галстук потерявшему дар речи брату.
– А ты, Анжелика, почему лежишь? Тебе плохо? Может, сходить за нюхательной солью?
– Ах, нет, Пенни, мне уже лучше, – Анжелика, пребывавшая в остолбенении, вскочила с кровати.
– Глянь, твоя шляпка на полу, – подняв шляпку, Вир протянул ее владелице.
– Надо же, – промямлила женщина. – Как она там оказалась?
– Повезло тебе, подруга, – подмигнул маркиз, – что сюда не заявилась какая-нибудь болтливая старая перечница, как раз когда ты чуток прилегла. Леди Эйвери уже погнала бы вас обоих к алтарю, точно как меня!
– А что… что привело тебя в Лондон, Пенни? – откашлялся пунцовый от смущения Фредди.
– Да так, обычные дела. А потом я вспомнил, что у меня есть ключ от твоего дома и решил заглянуть.
– Всегда рад тебя видеть, – запоздало обнимая брата, уверил хозяин. – Я этими днями почти не выходил из студии, но моя экономка сегодня утром пересказала мне какие-то ужасные сплетни. Вроде бы дядя леди Вир арестован по подозрению в страшных преступлениях. Я уже и письмо тебе написал. Это что, правда?
– Боюсь, да, – огорченно вытянулось лицо маркиза.
– А как эту новость восприняли леди Вир и ее тетя?
– Как и должны были, мне кажется. Подозреваю, что в этот тяжелый час я – их единственная защита и опора. Но поскольку никто из нас не в силах что-либо изменить, давайте поговорим о более приятных вещах.
Маркиз окинул взглядом помещение, остановившись, к отчаянию Анжелики, на накрытой картине.
– Так ты говоришь, Фредди, днюешь и ночуешь в студии? Это не из-за заказа, полученного перед самой моей свадьбой?
