Мишель Моран - Избранница Наполеона
8 сентября 1812 года
«Дорогая моя мамочка, пишу тебе с поля боя. Император одержал большую победу над русскими. Бой продолжался тринадцать часов. Я командовал правым флангом и надеюсь, что император остался доволен.
Не могу в полной мере отблагодарить тебя за то внимание и доброту, которые ты проявляешь к моему небольшому семейству. В Милане тебя обожают, как и везде. Они пишут о тебе самые очаровательные письма, и ты завоевала любовь всех, с кем свела знакомство.
Прощай. Передай, пожалуйста, новости обо мне моей сестрице. Напишу ей завтра.
Твой любящий сын Евгений»1813 год
Глава 26. Полина Боргезе
Тюильри, Париж
Январь 1813 года
Я лежу на кушетке и смотрю в потолок. Мы во дворце Тюильри. Дышать стараюсь глубже, но это неважно. Что Сан-Доминго, что Милан, что Фонтенбло… Я шире развожу ноги и жду, когда он закончит. И вот он опускает простынь и откашливается — значит, все. Он дает мне время привести себя в порядок, и когда я расправляю платье и сую ноги в тапочки, доктор Халле начинает:
— Позвольте задать вам, ваша светлость, исключительно личный вопрос: сколько у вас было мужчин за последнюю неделю?
Я поворачиваюсь к своему лечащему врачу, доктору Пейру, который, собственно, и настоял на сегодняшнем визите этого гинеколога.
— Что вы имеете в виду?
— Вы не могли бы просто ответить на вопрос…
Доктор Пейр, весь красный, перебивает:
— Ваш ответ может помочь определить направление лечения, — убеждает он.
Я напрягаюсь. Разве упомнишь?
— Два… Или три…
— Это были разные мужчины? — уточняет он.
— Разумеется. Вы же спрашивали обо всех связях, а не о постоянном любовнике. — Я сажусь, а медики переглядываются. — Я что, умираю?
— Нет. — Однако голос доктора Халле звучит неуверенно. — У вас бешенство матки.
— Не понимаю.
— Вы перетрудили свое влагалище.
Я жду, что он рассмеется. Но оба хранят серьезный вид. Ну, нет! С меня довольно.
— Убирайтесь! — Они вскакивают, а я кричу: — Вон отсюда!
— Ваше высочество…
— Но, ваша светлость, — умоляет доктор Пейр. Он уже десять лет меня пользует.
— И вы тоже! — От злости я дрожу. — Ничего больше слышать не желаю! — В дверях возникает Поль, и я показываю на врачей: — Убери их отсюда. И чтоб я их больше не видела! Обоих!
— Чем они провинились? — интересуется Поль, проводив несчастных.
— Вздумали убедить меня… Делали вид, что… — Я даже произнести это не могу. Как они смеют меня нервировать? Да и что они вообще понимают, эти врачи? Все говорят разное. Один уверен, что у меня триппер. Другой божится, что это рак желудка. А теперь я еще и нимфоманка. — Неважно, — говорю я. — Марию-Луизу кто лечит? Этот хорошенький блондинчик?
— Доктор Эспьо?
— Да! Скажи ему, пусть завтра придет.
Поль мнется.
— А это… терпит?
Я делаю глубокий вдох и киваю.
— На сегодня обследований с меня довольно.
Но Поль приводит доктора Эспьо тем же вечером. Любопытно, смог бы это устроить кто-нибудь другой? Разве что де Канувиль…
— Ваш камергер говорит, вы себя плохо чувствуете, — начинает доктор прямо от дверей. Он высок и светловолос, а зубы такие крупные… Если бы его видел мой итальянский скульптор, Канова, он бы изваял его в облике какого-нибудь бога. — Можно войти?
Я даю ему пройти в комнату, потом крепко сжимаю Полю руку и шепчу:
— Спасибо.
Я так рада, что он рядом.
Доктор Эспьо не может скрыть удивления. Комната практически пуста, вся роскошная обстановка вынесена; кроме диванов и кушетки почти ничего не осталось.
— Ваше высочество собирается в поездку? — спрашивает он.
— Врачи советует мне ехать в теплые края. На той неделе я уже буду в Ницце.
Но он окидывает комнату взглядом, и я догадываюсь, что он думает. Для обычной поездки к югу княгиня не станет упаковывать мраморные вазы и картины. Следовательно, родня императора готовится к чему-то посерьезнее.
— Где я смогу осмотреть вас, ваше высочество?
— В гостиной вполне удобно. А мой камергер пока подождет за дверью.
Поль откланивается, а я сажусь на кушетку.
— Я говорил с доктором Пейром…
— Он ничего не понимает.
— Может быть. Но он изложил мне вашу историю болезни. Что касается этого обследования, то по его итогам свои выводы я сделаю сам.
— Вы же не считаете, что это что-то серьезное? — спрашиваю я.
— Если бы я сказал «нет», это была бы неправда. У вас уже семь лет боли, а последние два года — очень сильные боли.
Все верно. Я думала, это Господь меня карает за то, что я лишилась невинности в доме у Клари. «Ты самая красивая девушка в Марселе, — говорил Клари. — Я не виноват, что так этого хочу». Я ему поверила и стала винить во всем себя. Потом я вышла замуж за Леклерка и внезапно поняла: дело вовсе не во мне. Просто мужчинам ничего другого не нужно.
— Не могли бы вы прилечь на кушетку, — просит доктор Эспьо, — и поднять платье…
Я делаю, что он просит, и готовлюсь к неизбежной боли. Всего несколько секунд.
Раз… два… три…
Он выпрямляется и быстро что-то пишет в своем блокноте. Потом велит мне глубоко дышать и щупает меня снова. Когда он заканчивает, мне стоит больших усилий сесть и не поморщиться.
— Прошу меня извинить, если сделал вам больно, — мягко произносит он. Я киваю, говорить нет сил. — Из того, что я видел и что сообщил мне доктор Пейр, могу заключить, что у вас инфекция фаллопиевых труб.
Что это такое, я понятия не имею.
— Это излечимо?
— Я рекомендую теплый климат, как вам советовал и доктор Пейр, и я бы, конечно, по возможности воздержался от… от всякой активности. Причина, возможно, и не в ней, но она определенно усугубляет ваше состояние.
Он такой красивый, такой спокойный — ни за что не поверишь, что он врач. Ему надо было родиться придворным кавалером. Тогда он бы смог вознестись до невиданных высот, ведь при дворе красота ценится не меньше денег.
— Еще что-нибудь? — спрашиваю я.
— Да. И самое трудное. — Я задерживаю дыхание. — Судя по всему, у вас гонорея.
То есть триппер.
— Доктор Пейр сказал, для облегчения боли вы применяли пиявки на паховую область. Я бы рекомендовал от этого отказаться. Можно обойтись и без пиявок, но надо избегать любого раздражения без крайней на то нужды.
— А ванна? — беспокоюсь я.
