Томас Шерри - Идеальная пара
Миссис Роуленд слушала его с серьезным вниманием, не сводя с него глаз.
– А что стало с вашим другом и его женой?
Этим вопросом Лангфорд до сих пор терзался во тьме ночи. Насколько он знал, Эллиоты жили нормально; во всяком случае, слухов о безобразных склоках и непотребной тяге к спиртному до него не доходило.
– Я слышал, они произвели на свет троих детей. Самый старший родился примерно через год после того выстрела.
– Я рада за них.
– Однако само по себе это ни о чем не говорит, так ведь?
Муж с женой преспокойно могли плодить потомство – и при этом ненавидеть друг друга. Как ни хотел он представить себе дружную семью, воображение упорно рисовало ему картины притихших, испуганных детей, не знающих, с какого бока подступиться к несчастным, погруженным в горестные раздумья родителям. И виноват в их несчастье был он, Лангфорд.
– Все браки разные, – заметила миссис Роуленд. – Одни разбиваются, как фарфор. Другим же все нипочем, им удается выстоять даже против самых страшных потрясений.
Хотел бы он ей верить. Но его опыт подсказывал, что браки в большинстве своем похожи один на другой.
– А вы сами испытали то, о чем говорите?
– Да, – твердо ответила Виктория.
– Расскажите мне что-нибудь, – попросил Лангфорд. – Раз уж я раскрыл перед вами свое прошлое, то в ответ требую не менее ошеломляющих признаний.
Миссис Роуленд подняла чашку, но тут же решительно поставила ее обратно на стол.
– Ничего ошеломляющего вы не услышите. Самое ошеломляющее признание в жизни я сделала, когда проболталась о том, что мечтала выйти за вас замуж. Поэтому теперь вас, конечно, не удивит, что тридцать лет назад я и в самом деле мечтала стать вашей женой.
Лангфорда не переставало изумлять, с какой прямотой она об этом говорит.
– Я считала, у меня есть все: и внешность, и манеры, и расположение вашей матери. Препятствиями были только ваш юный возраст и категорическое нежелание жениться на девушке, которую вам выбрала бы мать, но ни одно из них не казалось мне непреодолимым. К тому времени как вы окончили бы университет, я по-прежнему была бы незамужней девицей. И я бы занялась изучением классической литературы, чтобы выделяться на фоне прочих девушек, которые наперебой станут добиваться вашей руки. Мой план вам, бесспорно, кажется самонадеянным и глупым. – Виктория грустно улыбнулась. – Таким он и был, хотя я связывала с ним самые радужные надежды. Теперь, задним числом, я понимаю, что мы с вами жили бы как кошка с собакой: меня бы раздражала ваша распущенность, а вас отталкивала бы моя «постная святость», как выражается моя дочь. Но в шестьдесят втором у меня в голове гулял ветер; вы казались мне небожителем, и я была помешана на вас.
Надо ли говорить, что когда мистер Роуленд начал за мной ухаживать, я была не в восторге от его знаков внимания? Я грезила о положении в обществе и презирала деньги, заработанные трудом, тогда как у моего жениха только такие и были. Я не понимала, почему мой отец поощряет его визиты, пока мне самой не пришлось это делать. Поверьте, когда девушку принуждают выйти замуж, потому что семья на грани разорения, такое унижение не добавляет будущему мужу привлекательности в ее глазах.
В голосе миссис Роуленд слышалась печаль, и Лангфорд вдруг понял, что она печалится не о нем, а о давно почившем мистере Роуленде. Он ощутил непривычный укол ревности.
– Хотите сказать, что ваш брак в итоге выстоял против всего этого?
– Да, выстоял. Но ценой отчаянных усилий. Выйдя замуж за мистера Роуленда, я решила нести свой крест, точно праведная мученица. Я не желала ни ронять свое достоинство расспросами о вашей жизни, ни опускаться до любовных интрижек, но в то же время воспринимала мужа лишь как человека, из-за которого пожертвовала своими мечтами. И даже когда мои чувства наконец переменились, я не знала, как быть. Что за нелепость, думала я, чувствовать что-то иное, кроме долга, по отношению к человеку, которого я много лет называла только мистером Роулендом? – Виктория вздохнула и наконец-то поднесла ко рту сандвич с огурцом. – Мы три года прожили душа в душу, а потом он умер.
Лангфорд не знал, что сказать. Он ведь всегда считал счастливые браки достоянием сказок. И вот теперь оказалось, что у него в запасе даже нет нужных слов, чтобы посочувствовать миссис Роуленд.
В полном молчании она с необычайным изяществом доела свой сандвич, после чего покачала головой и с задумчивой улыбкой проговорила:
– Теперь я припомнила, почему в высшем обществе не принято раскрывать душу нараспашку. За откровенностью следует неловкость, правда?
– Скорее, появляется пища для размышлений. Я за всю жизнь ни с кем не говорил так чистосердечно, как с вами.
– А теперь нам больше не о чем беседовать. Только о погоде. – Виктория снова вздохнула.
– Позвольте вам возразить, – сказал герцог. – Сдается мне, что ваших познаний все же хватит, чтобы должным образом оценить мою недюжинную эрудицию.
– Ах, не заноситесь, ваша светлость! – с улыбкой воскликнула Виктория. – Имейте в виду: пока, вы веселились ночи напролет, я успела перечитать все, что вышло из-под руки древних классиков.
Лангфорд пожал плечами.
– Охотно верю. Но есть ли у вас свой, свежий взгляд на их труды?
Миссис Роуленд чуть подалась вперед, и герцог с удовлетворением отметил, как заблестели ее глаза.
– Приготовьтесь слушать, сэр.
Глава 25
3 июля 1893 года
– …пикник… уловить… освещение… деревом… тень… пурпурные…
Джиджи смотрела на шевелившиеся губы Фредди, и мысли ее витали далеко-далеко – где-то в районе мыса Доброй Надежды. О чем он толкует? И почему с таким серьезным видом болтает глупости?
И тут она вспомнила: Фредди говорил о картине «Полдень в парке», а говорил он о ней потому, что она сама об этом попросила. Так они могли чинно беседовать, не выходя за рамки приличий, а она – делать вид, но крайней мере во время его визита, что все у нее замечательно и ничего страшного в ее жизни не произошло.
Маркиза заморгала и постаралась слушать внимательнее.
Через два дня после их возвращения в Лондон Камден уехал в Баварию, чтобы навестить деда. Но удар был нанесен. Он отсутствовал уже больше месяца, однако не проходило и часа, чтобы она не возвращалась мыслями к их последней ночи, вновь и вновь чувствуя, как дыхание замирает в груди от его смелого предложения. Все напоминало о нем. Разные мелочи в обстановке ее лондонского дома, на которые она уже давно не обращала внимания, внезапно превратились в повесть о ее прежних надеждах – рояль, картины, кикладский мрамор, который она выбрала для пола в холле, потому что он совпадал с цветом его глаз.
