Карен Монинг - Темный горец
Он породил полусмертного сына.
Хотя он и долго пытался, он не забыл те быстро пролетевшие годы с Морганой. Морганой, которая отказалась от дара бессмертия.
Он бросил взгляд на свою королеву. Она потребует цену, стоит ему подать официальное прошение за жизнь смертного.
Это будет ужасная цена.
К тому же, подумал он, пожав плечами с тоской бессмертного, вечность была безмятежной недавно. «Да, моя королева», сказал он, отбрасывая свои тёмные волосы назад и спокойно улыбаясь, пока весь двор задыхался от изумления. «Подаю».
Улыбка королевы была столь же пугающей, сколь прекрасной. «Я назову твою цену, когда испытание Келтара состоится».
«И я покорно жду твоего закона, дарующего это благо: если Келтар возьмёт верх над сектой Драгаров, тринадцать будут возвращены и уничтожены».
«Ты ещё и торгуешься со мной?» Слабая нотка неверия звучала в её голосе.
«Я торгуюсь за мир обеих наших рас. Похорони их. Четыре тысячи лет достаточно долгий срок».
То, что только могло быть названо очень человеческой самодовольной улыбкой, исказило изысканные черты лица королевы. «Они хотели бессмертия. Я просто дала его им». Она гордо приподняла голову. «Поспорим на исход?»
«Да, ставлю на то, что он проиграет», скоропалительно сказал Адам, ибо это было тем, чего он ожидал от неё. Королева была самым могущественным созданием их расы.
И ненавидела проигрывать. Хотя она и руки не поднимет, чтобы помочь ему, сейчас, по крайней мере, она не поднимет руки, чтобы причинить ему вред.
«О, ты заплатишь, Амадан. За это ты дорого заплатишь».
В этом он не сомневался.
«Да, ставлю на то, он проиграет», скоропалительно сказал Адам
Глава 17
«Перестань меня так пристально изучать», зашипел Дэйгис.
«Что?», разозлился Сильвен. «Мне не дозволено смотреть на моего собственного сына?»
«Ты смотришь на меня так, словно ждёшь, что у меня вырастут крылья, вильчатый хвост и раздвоенные копыта». И не важно, что он чувствовал себя так, словно это могло вполне произойти. С той минуты, как он прошёл сквозь камни, с той минуты, как те тринадцать обрели свои голоса, он знал, что битва между ними переместилась на новую и ещё более опасную арену. Те древние внутри него напитались чистой силой, когда он открыл мост сквозь время.
Огромнейшим усилием воли, он захлопнулся, закрылся, сжался и сделал вид, что всё было хорошо и в полном порядке. Воспользоваться магией, чтобы утаить свою темноту, было вопиющей ошибкой, и он знал это, ибо питал именно то, что старался скрыть, но он должен был это сделать. Он не осмелился позволить Сильвену ясно видеть его в данный момент. Ему нужно было обыскать библиотеку Келтаров, и если бы Сильвен почувствовал его сейчас, Бог знает, что он сделал бы. И уж точно не пустил бы в святая святых знаний Келтаров.
Сильвен выглядел испуганным. «Способность принимать любой облик - одно из их искусств?», осведомился он, демонстрируя полную зачарованность.
Типичный Сильвен, мрачно подумал Дэйгис, любопытство превышало всякую осторожность. Он волновался один или два раза, что Сильвен мог однажды испытать соблазн заняться самому чёрной магией, не более чем из своего неистового любопытства. Его отец и Хло разделяли эту ненасытную необходимость всё знать.
«Нет. Ты всё ещё делаешь это», холодно сказал Дэйгис.
«Я просто интересуюсь мерой твоего могущества». Сильвен засопел, прикидываясь скромным. С таким острым интеллектом в его взгляде, это было далеко не убедительно.
«Лучше не надо. И не суйся в это». О, да, древние внутри него становились всё агрессивнее. Ощущая силу Сильвена, они пытались дотянуться до неё. До него. Сильвен был куда более обильной кормушкой, чем Дэйгис; он обладал всегда более сильным стержнем, чем его сыновья.
Его отец был адептом искуства глубоко проникающего слуха, которое Дэйгису так и не удалось довести до совершенства, созерцательного взгляда, который разоблачал ложь, обнажая голые кости правды. Вот почему безнадёжность, которую он мельком увидел в его взгляде в тот вечер, когда сбежал, так мучила его. Он боялся, что Сильвен увидел что-то, чего он сам не мог видеть, да и не хотел.
И потому сейчас, он использовал всю свою волю, чтобы их держать внутри, а своего отца снаружи.
«Я знаю это, мальчик», сказал Сильвен, показавшись ему вдруг усталым. «Ты изменился с тех пор, как я в последний раз видел тебя».
Дэйгис ничего не сказал. Ему удавалось не смотреть отцу прямо в глаза, ограничиваясь только беглыми взглядами, с того момента, как Хло упала в обморок. Раздираемый между усилившейся сознательностью тех тринадцати и сексуальным ураганом, который свирепствовал, неистовый и неудовлетворённый, внутри него, он не собирался смотреть ему в глаза.
Когда он отнёс Хло наверх в свою спальню, уложил её в постель, и прошептал мягкое, сонное заклинание над ней, чтобы она могла спокойно отдыхать всю ночь, Сильвен последовал за ним, и Дэйгис чувствовал его оценивающий взгляд, давящий на его затылок.
Он был почти неспособен уйти от неё. И хотя он не смотрел на своего отца, он был благодарен его присутствию за то, что оно помешало его порочным мыслям, которые у него были по поводу того, чтобы привести её только в частично проснувшееся состояние и…
«Посмотри на меня, сын», сказал Сильвен своим низким непреклонным голосом.
Дэйгис медленно повернулся, осторожно, чтобы не встретиться с ним взглядом. Он делал размеренные вдохи-выдохи, один за другим.
Его отец стоял перед очагом, его руки прятались в складках его кобальтого одеяния. В мягком свете множества свечей и масляных светильников его белые волосы окружали ореолом его морщинистое лицо. Дэйгис знал причину происхождения каждой линии. Морщины на его щеках появились сразу же после после того, как умерла их мать, когда он и Драстен были пятнадцатилетними мальчишками. Широкие складки на лбу износили его кожу из-за постоянного приподнимания бровей, когда он размышлял над тайнами мира и далёких звёзд. Линии, скобками окружающие его рот, были от смеха или нахмуренности, не от плача. Стойкий парень, подумал внезапно Дэйгис. Ни один не плакал в замке Келтаров. Ни один не знал как. За исключением, возможно, второй жены Сильвена и мачехи Дэйгиса, Нелл.
Линии, обрамляющие тёмно-карие глаза Сильвена, взлетающие вверх у внешних уголков, были оттого, что он щурился в тусклом свете, когда корпел над своим трудом. Сильвен был искуснейшим переписчиком, обладающим на зависть твёрдой рукой, и посвятил себя переписыванию, устилая страницы изысканным иллюстрированием, древнейших томов, чьи чернила поблекли со временем.
