Виктория Холт - Королева в ожидании
Это было поистине убийственное открытие.
* * *Эрменгарда Шулемберг готовилась к отъезду в Англию. Король сумел успокоить ее страхи, и раз он сказал, что там опасности нет, значит, ее там нет. Ее главное очарование заключалось в том, что она была убеждена: король всегда прав.
А у мадам Кильманзегге началось трудное время. Узнав о том, что она уезжает в Англию, кредиторы – а она должна была крупную сумму – налетели на нее со всех сторон и потребовали, чтобы она расплатилась по счетам до отъезда. Она откровенно призналась королю и попросила его о помощи, но он ответил, что сделать этого не может и ей придется самой разрешить свои финансовые трудности. Положение создалось отчаянное. Кроме короля, не было никого, кто бы помог ей. Конечно, у Эрменгарды есть деньги. Она не делала долгов. После покорности ее главной чертой была скупость. И за долгие годы близости с Георгом Шулемберг сумела накопить значительное состояние. Но вряд ли она испытывала желание поступиться капиталами, чтобы помочь сопернице. Нет, Кильманзегге должна рассчитывать только на себя. Графиня фон Платен – злая женщина, она тоже не станет помогать. А любой, кто долго знал короля, понимал, что если он один раз отклонил просьбу о поддержке, то бесполезно просить его переменить решение.
Сам король тоже пребывал отнюдь не в счастливом расположении духа. Чем ближе становилось время отъезда, тем больше он осознавал, как нежно любит Ганновер и как ненавистно ему покидать родные места ради страны, о которой он ничего не знал, кроме того, что она ему не нравится.
Он уже ездил однажды в Англию молодым человеком, лет тридцать назад. Тогда надумали, что он должен сделать предложение принцессе Анне. Путешествие кончилось полным провалом. Англичанам были противны его немецкая речь и немецкие манеры. Принцесса открыто показывала свою неприязнь к нему, а он – свою к ней. Визит закончился очень быстро. И когда он вернулся в Ганновер, его втолкнули в ярмо с Софией Доротеей.
Он бы с удовольствием отложил отъезд, и для этого были причины, но Георг понимал, что неразумно затягивать такое важное дело.
И через месяц после того дня, когда весть о смерти королевы Анны пришла в Ганновер, Георг Первый отправился в Англию.
* * *В густом тумане королевский корабль качался на волнах Грейвсенда. Он перенес трудное плавание, и все на борту сожалели, что им пришлось покинуть Ганновер. А больше всех сожалел король.
Им овладело раздражение. Ганновер еще никогда не казался ему таким красивым, как в день отъезда. Он знал, что выглядел бы дураком, если бы потерял корону Англии и лишил ее своих наследников. Но как бы он желал, чтобы ему эту корону вообще не предлагали!
Георг Август еще больше портил ему настроение. Сын вертелся на палубе, довольный собой, репетируя, как он будет показывать себя англичанам. Он уже мысленно произносил цветистую хвалебную речь о своей новой стране. А англичане, хотя и были в некоторых отношениях людьми разумными, все же оказались недостаточно проницательны, чтобы раскусить его грубую лесть. Еще до того, как они высадились в Англии, Георг Август, соперничая с отцом, попытался завоевать их расположение.
Ничего нет хуже вражды в семье. Георга научил этому отец, и, Бог – свидетель, это истинная правда.
Когда «Пилигрим» вышел из Гааги в сопровождении эскорта из двадцати кораблей, процессия выглядела прекрасно. Хотя после сильного шторма, который им пришлось выдержать, «Пилигрим» смотрелся не так великолепно, как в начале пути. Да и сейчас в Грейвсенде лежал густой туман.
«Когда-то я вернусь в Ганновер», – подумал король.
Туман постепенно рассеивался, и они смогли высадиться на берег. Солнце прорвалось сквозь облака, и день обещал быть прекрасным.
Приветствуя короля, звонили колокола и бухали пушки. Народ Англии хотел показать новому правителю, что хотя он и не рад его приезду, но все же предпочитает его католику Якову.
В восемнадцатый день сентября 1714 года в Англии высадился Георг Ганноверский, что означало конец династии Стюартов. По крайней мере, многие на это надеялись. Впрочем, никто не мог бы с уверенностью сказать, что собирается предпринять человек, которого называли Яковом III. Георг разглядывал толпу встречавших. Мужчины кланялись и приветствовали его на своем острове, клялись в верности, а он думал: как бы они вели себя, если бы победил Стюарт? Теми же самыми словами они, должно быть, заверяли бы его в своей преданности и произносили бы те же самые клятвы.
Георг не питал иллюзий.
К нему подошел Мальборо, улыбающийся и дружелюбный, великий солдат и опасный политик. Но Георг хорошо понимал, что и большинство других похожи на Мальборо, им нельзя доверять.
Он холодно принимал их: Мальборо, Ормонда, Оксфорда, Харкурта. Пусть они знают: он не тот человек, которого можно водить за нос. Ему не обязательно говорить на их языке, все равно они скоро познакомятся с его желаниями.
Король заметил любезные улыбки сына, которыми тот отвечал на приветствия. В центре внимания оказался Георг Август, а не он.
«За ним надо следить, – подумал отец, – надо держать его в узде».
Гринвич-Палас был очень большим, а Георг тосковал по Лейн-Шлоссу и Герренхаузену.
– Ваше Величество, – сказали ему, – если вы с принцем встанете у окна, народ будет очень доволен.
И он стоял у окна, а рядом стоял Георг Август, который раскланивался, улыбался, помахивал рукой, очень грациозно и приветливо. И Георг увидел, что народу это понравилось. Люди скорее приветствовали принца Уэльского, чем короля.
* * *На реке выстроились всевозможные лодки, парусники и корабли. На улицах сталкивались и расходились толпы горожан. Каждое окно занимали зрители. Люди кричали и переговаривались друг с другом. Не оставалось сомнений: Лондон в праздничном настроении. Продавцы пирогов и баллад призывали прохожих покупать их товар. Кофейные и шоколадные были битком набиты, равно как и трактиры и даже чайные для избранных. Под ярко раскрашенными вывесками – «Матушка Красная Шапочка», «Веселые девчонки», «Голубой попугай» – собирались взволнованные завсегдатаи: им не терпелось обсудить, что сулит приезд нового короля.
Тут и там появлялись мрачные якобиты, шептавшие и бормотавшие, что пришел для Англии недобрый час. Но их было совсем немного по сравнению с протестантами, которые с облегчением говорили, что вновь избранный король будет искренним приверженцем Реформатской церкви Англии.
Но даже им не нравились немцы.
189«Какая жалость, – думали они, – что Стюарты католики! Было бы гораздо удобнее, если бы сын короля Якова там, за проливом, не стал католиком. Тогда не пришлось бы принимать у себя на острове немцев».
