Тесса Дэр - Дважды соблазненная
— Да. И попрошу. — Он откашлялся и отстранился, чтобы смотреть ей в глаза. — Но сначала я должен кое-что тебе рассказать.
Глава 20
— Тебе нужно что-то мне сказать? — Мередит ощутила, как ее губы расплываются в глупой улыбке.
— Да, нужно.
«Пожалуйста, — подумала она, — пожалуйста, пусть это будет „я тебя люблю“». А потом она, как Эхо, повторит его слова. Не один раз, а тысячу. О, пусть он скажет: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я всегда тебя любил. Я буду любить тебя всегда и буду обнимать тебя так крепко, что ты забудешь свою боль, милая. С этого момента ты будешь знать только одно блаженство».
Но молчание Риса длилось, и улыбка Мередит померкла.
— Так ты собираешься сказать мне эти три слова? — спросила она.
— О, намного больше, Мерри. — Его взгляд стал серьезным. И встревоженным. Похоже, он совершенно не понял ее. Что ж, это даже к лучшему.
— Вот как?.. — Она вдруг почувствовала, как острый камень впивается ей в лопатку. — В таком случае… Я могу опустить юбки?
— Да, разумеется. Прости.
Он вышел из нее и стал поспешно застегивать брюки. Галстук у него так помялся, что завязать его было невозможно. Рис сорвал его с шеи и сунул в карман, где уже лежал их последний апельсин. И Мередит вдруг с грустной уверенностью почувствовала, что его они не съедят.
Она расправила юбки и тихо сказала:
— Пойдем. Так будет легче разговаривать.
Он взял ее за руку и вывел из тени. Улица была пустынна, и они спокойно пошли по самому центру города. То был парад двоих. А ее сердце являлось полковым барабаном.
— После того, что ты сказала мне раньше, Мерри… — Рис вздохнул. — Полагаю, ты знала моего отца, и я… Словом, мы не ладили.
Не ладили? Какое чудовищное преуменьшение! Она едва сдержала истерический смех.
— Да, знаю, Рис. Он избивал тебя. Постоянно. И жестоко.
Мередит не собиралась осторожно подбирать слова. Решила, что будет говорить напрямик. Если Рис хотел потолковать об этом, значит, так и будет. Слишком долго он держал это в себе.
— До того последнего лета, — тихо добавила она. — Что остановило его?
— Я вырос. И когда приехал из Итона, был на четыре дюйма выше отца и на два стоуна тяжелее, чем перед отъездом.
— Да, я помню.
Он искоса взглянул на нее, словно удивляясь, что она заметила подобные детали.
А Мерри пожала плечами. Как же она могла не заметить?
— В то лето, вернувшись в Нетермур, я впервые оказался выше отца. Я был моложе и, конечно, здоровее. Мы оба знали, что я смогу победить его в честной борьбе. Поэтому когда в следующий раз он приказал мне убираться в подвал… Я просто выпрямился и сказал. «Больше никогда». И на том все закончилось.
Мередит сжала его руку.
— Ты вел себя очень храбро.
— Не храбро, а глупо. Отец был взбешен, и его ярость не находила выхода. Как-то вечером, несколько недель спустя, я вернулся с прогулки верхом и нашел его в конюшне. Он впал в исступление, избивая кобылу по причине, известной одному лишь дьяволу. Конюхи не могли его остановить. А твоего отца в конюшне не было.
Мередит насторожилась.
Заметив это, он добавил:
— Полагаю, ты знаешь, к чему я клоню.
Она кивнула, ей все больше становилось не по себе.
— Я схватился с ним, — продолжал Рис. — И в драке уронил лампу в солому. Так начался тот пожар.
«О нет! Нет, нет, нет!» — воскликнула она мысленно. Худшие ее опасения подтверждались.
Остановившись, она повернулась к Рису. Широко раскрытые глаза горели от непролитых слез. И ей ужасно хотелось сделать вид, что этого разговора не было.
— Но… — сорвалось с ее дрожащих губ.
— Да. — Он тяжело вздохнул. — Ты знаешь, что случилось потом. Лошади… большинство погибло. Ужасная мучительная смерть. Твой отец остался калекой. Сгорел и дом, что ввергло деревню в нищету. И за четырнадцать лет не было дня, чтобы я не вспоминал о той ночи. Видел во снах кошмары. И желал, чтобы вместо всего этого погиб один я.
— О нет! — Мерри зажала ладонью рот. — Ты не можешь винить себя. — Но увы, очевидно, ему было за что винить себя. И все эти годы он мучился.
У Мередит сжалось сердце, да так сильно, что она едва могла вздохнуть.
Рис покачал головой:
— Не стоило драться с ним. Он хотел избить лошадь. Нужно было просто дать ему избить меня. Ведь я терпел побои множество раз… Одним больше, одним меньше… И тогда ничего бы не случилось.
— Как ты можешь так говорить?! Пожар — это несчастный случай! Ты невиновен, Рис.
— Я не верю в несчастные случаи. И вряд ли имеет значение, виновен я или нет. Мой долг все исправить. Потому что теперь я лорд Эшуорт, хотя долгие годы горячо молился, чтобы не дожить до этого дня.
— Рис, я… — У нее закружилась голова, и она пошатнулась. — Мне нужно сесть, Рис.
Он подвел ее к невысокому крыльцу и усадил на верхнюю ступеньку. Сам же опустился перед ней на одно колено.
— Мерри, я не мог больше скрывать это от тебя. Ты достойна знать правду. И если ты выйдешь за меня…
Мередит была потрясена его словами. Он впервые сказал «если».
— Если ты выйдешь за меня, — медленно повторил Рис, — то станешь каждое утро просыпаться рядом с человеком, виноватым в увечье твоего отца, нищете деревни… и всем прочем. Мне нужно знать, сможешь ли ты с этим жить. — Он протянул к ней ладонь. — Не отвечай прямо сейчас, Мерри. Хорошенько подумай, прежде чем ответить. Ты была права. Я обязан предложить тебе реальный выбор. — Рис накрыл ее руки своими. — И я обещаю: если ты дашь мне шанс, я все исправлю. Клянусь Богом, я стану заботиться о твоем отце до конца его дней. Сделаю все, чтобы жители деревни больше никогда не голодали. И посвящу всю свою силу и решимость души одной цели — сделать тебя счастливой. Я прошу тебя лишь дать мне шанс.
Ее трясло от волнения. Но она молчала.
— Мне нужно это, Мередит. Нужно все исправить. Или я не буду знать, как жить дальше. Пожалуйста, стань моей женой.
Он умолк и зажмурился.
По ее щеке поползла слеза. Господи, как это ужасно! И не потому, что Рис виновен. Даже если он и сбил ту лампу, она, Мередит, никогда не осудила бы его ни за пожар, ни за последствия. Но готова ли она выйти за него, зная, что он считал этот брак чем-то вроде покаяния за те грехи, которые ошибочно приписывал себе.
Да, возможно, она готова, и это хуже всего. Но ведь она так его хотела… А может, действительно позволить ему жить под бременем мнимой вины и навсегда завладеть им? Возможно, она сумела бы обмануть себя, однако… Сможет ли она прожить всю жизнь в обмане? Увы, она боялась заглянуть себе в душу и узнать правду.
